Каталог статей из сборников научных конференций и научных журналов- Роль семейно-родовой памяти в межпоколенном взаимодействии

Л. Ю. Логунова

Кемеровский государственный университет,

г. Кемерово, Россия

Социологический подход к изучению памяти открывает возможности для исследования внутрисемейных взаимодействий с позиции преемственности младшими поколениями опыта кровнородственной общности. Индивид является носителем памяти, особенности которой определяются его групповой идентичностью; смыслы образов и продуктов памяти обусловлены историей жизни социальной общности. Социальная память – активный элемент духовной жизни общества, сохраняющий следующие характеристики: многослойность, социодинамичность, темпоральность, инвариантность. Мы предлагаем многоуровневую структуру памяти: 1) историческая память человечества; 2) социальная память групп, общностей; 3) семейно-родовая память человека; 4) индивидуальная память.

К коллективному уровню социальной памяти мы относим семейный (родовой), этносоциальный (этническая группа, территориальная общность). Здесь память представляется объединением социального опыта множества индивидов, который зафиксирован и спрессован в стереотипах поведения, семейный сценариях. Прошлое фиксируется на селективной основе; у будущего есть селективные возможности. В результате смены генераций происходит естественный процесс изменения содержания семейно-родовой памяти.

Семейно-родовая память рассматривается нами как социальный феномен. Это социально дифференцированная категория: в структурах разных поколений, возрастов, половой и социальной принадлежности микропотоки памяти имеют разные временные и событийные характеристики. В них память воспроизводит себя, институциализируется. Эти социальные ячейки обладают способностью самоконституирования социальной памяти, в них происходит наследование ценностно-смысловых стратегий поведения. Представители разных социальных слоев помнят одно и то же событие по-разному. Это опыт социальных практик выживания прошлых поколений, который наследуется потомками в процессе социализации, трансформируется в социальных практиках последующих поколений. В результате формируются образы памяти, понятные и разделяемые членами данных групп. Эти образы кристаллизируются в языке, в различных формах репрезентации и передачи социального опыта.

Предлагаемая нами социокультурная концепция семейно-родовой памяти представляет данный уровень социальной памяти как совокупность структурных элементов, образующих информационное и энергетическое поле, в котором зафиксированы опыт, знания, образцы и модели поведения, сформулированные предками и переданные в качестве символического капитала потомкам. Семейно-родовая память является структурным элементом социальной памяти территориальной или этнической общности, а также памяти общечеловеческого уровня.

Семейно-родовая память проявляет себя в процессе функционирования механизмов трансляции и трансмутации, опирающихся на фундамент традиции, открытых социальным инновациям. В трансляцию включены носители разноуровневых статусных диад: учитель – ученик, дед – внук. Передача социального опыта от деда к внуку, укрепляет структуру социальных отношений, ритуализирует ее.

Повторение социальных практик внуками или формирование социальных инноваций зависит от инвариантности выбора младших поколений, что предполагает трансмутацию социального опыта (появление в поле социальной памяти новых видов взаимодействия, или изменение уже существующих). Трансмутирующие явления закономерны в социокультурной практике. Социальная память выступает одновременно и стабилизирующим (каждое новое основано на проверенном старом опыте) и катализирующим (старый опыт всегда наполняется новыми элементами или смыслами) элементами этих процессов. В периоды социальной стабильности процесс обновления социального опыта ритмичен и поступателен. При резких социальных изменениях трансформация в хранилище коллективного опыта происходит «рывками», ощущается болезненнее, межпоколенные отношения становятся более конфликтными.

Обращаясь к опыту старших генераций, человек выстраивает социально желательное поведение. Социальный опыт, представленный как образец для подражания, имеет модальные характеристики: позитивность и эмоциональную окрашенность, без которой он воспринимается человеком как нейтральный и запоминается с усилиями.

Передавая внукам знания, старшее поколение актуализировало функцию неовеществленной семейно-родовой памяти – сохранение традиций, социальных норм, знаний, практического опыта. Социальный опыт старшего поколения – основа потенциала семейно-родственной общности. Семейная память хранит традиции и обычаи сватовства, предписаний поведения членов семьи, согласно их статусному положению, ритуалы проводов умерших и т. п. Все действия человека регламентированы, тщательно отработаны прошлыми поколениями, рационально оправданы. О рациональности и необходимости этих действий не задумывались, в них верили. Люди проживали программы, заложенные предками, передавали их потомкам. Так переживались социальные сценарии – неосознаваемые планы жизни, которые типизировались и проигрывались большими социальными группами.

Мы определяем жизненные сценарии как социальные стратегии, передаваемые по наследству младшим поколениям. Основные характеристики таких сценариев – неосознанность и нормативность. Жизненные сценарии состоят из нескольких ключевых событий, которые повторяются в жизни человека. Представление об исключительном своеобразии, бесконечной вариативности и малой предсказуемости жизненных событий неверны. В жизни человека, как правило, не более 4–5 таких событий. Они представляют собой устойчивые социокультурные матрицы. Если человек старается избежать решения проблемы в кризисной биографической ситуации, она вновь повторяется в более жесткой форме и не дает возможности развитию вариантов событийности. Таким образом, жизнь человека формируется в кольца (циклы) повторяющихся событий, которые передаются следующим поколениям и имеют модальный характер (например, если мать не смогла решить проблемы отношений с мужем, дочь будет повторять неудачи матери).

Сценарии предопределяют жизненный путь, но субъект волен сам написать новый сценарий для своих потомков. От этого выбора зависит, какую жизнь проживет человек или семья. Если сценарий укладывается в рамки культуры общества, то у человека есть возможность долгой и спокойной жизни. Если сценарий входит в противоречие с типичными социальными стратегиями, жизнь превращается в борьбу. Однако небанальный сценарий увеличивает жизненный потенциал рода, формирует повседневные практики адаптивности и ситуативности в условиях социальной нестабильности или кризисных биографических ситуациях.

Древний механизм семейной социализации поддерживала цепочка межпоколенных взаимодействий. Это механизм, в котором семья возрождалась во внуках, сохраняя физические признаки, духовные особенности прародителей в пятом поколении. Солидарность поколений покоилась на взаимодействиях дедов и внуков: родители не воспитывают своих детей, на них лежит обязанность и ответственность сопровождения жизни (обеспечения экзистенциальных потребностей). Освобожденные от домашних и производственных обязанностей бабушки и дедушки выполняли обязанности присмотра за внуками и передачи им жизненного опыта. Только став бабушкой, женщина становится матерью в глубоком духовном смысле, только взяв на руки внука, мужчина видит перспективы продолжения своего рода. На дедах лежала обязанность формирования гражданского самосознания внуков. Прародители после родителей – это самые близкие и родные для ребенка люди. Их отношения к внукам бескорыстны, эмоционально окрашены, лишены рассудочного начала. В размеренном межпоколенном взаимодействии старших и младших членов семьи заключена суть механизма передачи символического семейного капитала, трансляции семейной памяти. Семья, оставшаяся без бабушек и дедушек, теряет свои ресурсные возможности для преумножения родового потенциала, эффективного использования родового опыта, знаний, хранящихся в семейной памяти. Рвется связь межпоколенной солидарности, которая восстанавливается, как минимум, три поколения.

Разрушив ритуальность и институциализацию действий, составляющих семейное поведение, наши деды и отцы, повинуясь требованиям нового времени, решили строить «новый мир». В результате социального эксперимента деды уже не знали, как себя вести с внуками, рожденными в 1960–70-х годах. Отказавшись от памяти о действиях своих дедов, они не смогли принять в семье власть и стать главой клана, рода. Молодежь подчеркивала свою независимость, самодостаточность, обижала стариков, в памяти которых жили картины уважения к старшим, послушания детей и внуков. Они ушли, не согласившись с такими переменами, оставив в семейно-родовой памяти опыт обиды. Дети, дожив до пенсионного возраста, не имея позитивно окрашенного примера поведения старшего в семье, не зная законов конструирования реальности, забыв сакральный смысл привычных семейных действий, не верят в свою социальную полезность. Занимаясь профессиональной и общественной деятельностью, они не успели позаботиться о своей будущей старости, а когда она наступила, в семейной памяти они нашли лишь обиду, с которой ушли их родители. Не имея возможности интегрироваться в мир молодых, они сами сокращают сроки своих жизней. Болезни – не главная причина сокращения этих сроков, они вторичны. Включился механизм самоуничтожения старшего поколения вследствие отрицания пользы от своего будущего. Вероятно, мужчины переживают это острее, чем женщины (продолжительность их жизни в России в среднем на 5 лет короче, чем у женщин). Место главы семьи занято сыном, у которого могло не быть деда, не пришедшего с войны. Женщин спасает их ответственность за внуков, память о действиях матери, помогающей ей воспитывать детей.

Разрыв социальных связей, упразднение принудительности действия старых традиций определили желание молодежи жить «своей жизнью», оградить родителей от тесных контактов со своими молодыми семьями. Приходится признать, что сегодня в ситуации трансформированных социальных норм потребность в опыте дедов ослабевает. Но опыт родителей также трудно актуализировать в ситуациях резких динамичных социальных изменений. Педагогические проблемы современной семьи подчеркивает рост девиантности младшего поколения. Родители, на глазах которых рухнул целый мир, растеряны больше, чем дети: опытом прошлого мира сегодня невозможно воспользоваться. В выгодном положении оказываются родственные общности, семейно-родовая память которых хранит традиции открытого опыта готовности к мобильному изменению повседневных практик и социальных стратегий. Процесс межпоколенного устаревания опыта активизируется энергией молодежи, готовой постигать новый опыт в новых условиях.

Новые поколения интегрируются в этот мир с помощью использования опыта социальной памяти, которая проявляет себя в памяти семейно-родовой, питает жизненной энергией кровнородственные общности. Социокультурная специфика семейно-родовой памяти заключается в потенциале, фиксированным в традициях межпоколенного взаимодействия. Разновидности потенциала структурируются в формы духовной жизни общности и передаются по наследству, проявляясь в повседневных практиках воспитания подрастающего поколения, сохраняя образцы и нормы социально одобряемого поведения. Структура родственной общности воспроизводится в результате функционирования стабилизирующего механизма семейно-родовой памяти, которая помогает формировать новые жизненные стратегии в условиях динамичных или кризисных социальных изменений.