Каталог статей из сборников научных конференций и научных журналов- Гендерная картина мира в современной русской литературе

А. С. Афанасьев   Кандидат филологических наук, старший преподаватель,

Т. Н. Бреева   Доктор филологических наук, профессор,

Казанский (Приволжский) федеральный университет

г. Казань, Республика Татарстан, Россия

Современное российское литературоведение, как и другие гуманитарные науки, проявляет активный интерес к гендерным исследованиям. Оценивая достигнутые результаты, следует отметить, что в ряде случаев отечественные литературоведы под гендерным анализом понимают анализ произведений, написанных авторами-женщинами и повествующих о женской судьбе в самых разнообразных ее проявлениях. На наш взгляд, гендерный анализ текста не может ограничиваться рассмотрением исключительно образной системы произведения и социального контекста.

Западное литературоведение в разработке гендерной проблематики продвинулось гораздо дальше, и уже стало общим местом, что гендерный анализ текста связывается в европейской и американской науке с понятием «женское письмо»/«женский стиль» (наиболее декларативно западные теории гендерного литературоведения изложены в работе М. Рюткёнен [4]). Однако и это понятие требует конкретизации, уточнения своего содержания и инструментария для его анализа.

Целью настоящего исследования становится анализ хронотопической организации текстов современной русской женской литературы, поскольку инвариантной основой хронотопа как одного из способов репрезентации гендерной картины мира в женской литературе становится перцептуальный хронотоп, который, однако, не синонимичен перцептуальному хронотопу «мужской» литературы. Если традиционно перцептуальный хронотоп понимается как «условие осуществления и смены человеческих ощущений и других психологических актов субъекта» [3] и в соответствии с этим претендует на специфические формы художественной репрезентации (поток сознания, онирическое пространство и т.д.), то в женской литературе рубежа XX–XXI веков перцептуальность становится именно способом выражения «женского письма».

Разность же реализации хронотопического инварианта женской литературы определяется, с одной стороны, родовыми особенностями, а с другой, реализуемыми художественными стратегиями (традиционалистской, универсалистской, феминистской, гомо- и квир-стратегии), диктующими выбор того или иного механизма презентации перцептуального хронотопа.

В отношении женской прозы рубежа веков можно говорить о вычленении механизма перекодирования традиционной общелитературной модели хронотопической организации, сложившейся в литературе ХХ века, со свойственным ей высоким уровнем символизации и концептуализации, в так называемую «женскую» модель хронотопа. Данный механизм достаточно часто осуществляется через игру либо с жанровыми, либо с повествовательными стратегиями.

«Женская» модель хронотопа характеризуется, с одной стороны, функциональным использованием традиционных хронотопов таких, как хронотоп дома, земли и т. д., а с другой, продуцированием собственных хронотопов, отвечающих перцептуальному варианту. Среди таких хронотопов можно назвать хронотоп семьи, тела и др.

В романах Л. Улицкой, М. Арбатовой, О. Славниковой и др. доминирует игра с жанровыми стратегиями, осуществляемая на повествовательном уровне. В большинстве романов Л. Улицкой, в романах О. Славниковой «2017», М. Арбатовой «Испытание смертью или Железный филателист» обнаруживает себя определенная жанровая модель, имеющая очень четкий формат (семейная хроника, антиутопия, шпионский роман), имплицитно задающая маскулинную картину мира. Деконструкция данной модели посредством включения другой жанровой стратегии обеспечивает трансформацию маскулинной картины мира в феминную, в том числе и на уровне хронотопической организации. Традиционная совокупность хронотопов сменяется перцептуальной хронотопической системой.

Традиционная структура хронотопа в романах Л. Улицкой связывается с хронотопом дома, в романе «2017» воплощением этого оказывается обыгрывание антиутопического бинарного хронотопа. Результатом последующей жанровой деконструкции становится смещение хронотопических характеристик.

Так, в романистике Л. Улицкой отражением этого выступает уже не раз упоминавшаяся в литературоведческих построениях трансформация жанровой модели семейной хроники в семейную мифологию, что свойственно романам «Медея и ее дети», «Казус Кукоцкого», отчасти «Искренне Ваш, Шурик». На концептуальном уровне активизация модели семейной мифологии подчеркивает негативный характер концепции истории. При этом хронотоп дома, выступающий одним из центральных в романах «Медея и ее дети» и «Казус Кукоцкого», соответствует логике семейной хроники, реализуя жертвенность феминной модели в маскулинном мире. Несколько в ином ракурсе, но подобная конструкция может быть отнесена и к роману О. Славниковой «2017».

Наиболее очевидным воплощением этого в творчестве Л. Улицкой становится роман «Казус Кукоцкого», в котором мотив разрушения дома оказывается одним из центральных, причем, активизация платоновской традиции в организации хронотопической системы (перинатальная символизация пространственных отношений, смещение аксиологических полюсов и т. д.) акцентирует уничтожение витальности в семантике дома. Замещение образа Тани Тоней, присвоение последней роли наследницы рода Кукоцких сопровождается своеобразным «захватом» дома Кукоцких; при этом многочисленные растения, заполняющие пространство дома, следуя художественной логике А. Платонова, реализуют не витальную, а мортальную символику, подчеркивая тем самым разрушение дома. В романе «Медея и ее дети» мотив разрушения дома не столь очевиден, но вместе с тем утрата дома все-таки происходит пусть и как искупление исторической вины. 

Хротонопу дома, воплощающему жертвенную модель, в романах Л. Улицкой противопоставляется хронотоп семьи, реализующий «женский» вариант хронотопа и формирующий феминную картину мира (именно хронотоп семьи в полной мере презентует перинатальную символику, представляющую собой часть платоновской традиции). При этом хронотоп семьи концептуализируется не столько на образно-символическом, уровне, что характерно для хронотопа дома, сколько на уровне повествовательной организации.

В противовес традиционному восприятию дискретности повествовательного плана («отражение понимания мира как разъятого и разбитого, лишенного центростремительности» [7]) нарративная организация романов Л. Улицкой выполняет совершенно иные смыслоразличительные функции. Последовательное включение ретроспективных планов становится одним из способов репрезентации хронотопа семьи. Специфической особенностью ретроспекций выступает их завершенность, внутренняя законченность, редуцирующая те прагматические установки, которые выделяет И. Р. Гальперин как основу ретроспекций: «желание восстановить в памяти читателя сведения, ранее данные, или сообщить ему новые; желание дать возможность переосмыслить эти сведения в новых условиях; желание актуализировать те части текста, которые опосредованно относятся к содержательно-концептуальной информации» [2].

В данном случае прерывистость, многомерность и обратимость художественного времени становятся буквальной реализацией символической метафоры реки времени, презентующей хронотоп семьи. Сложность нарративной структуры романа Л. Улицкой определяется предельно широким варьированием «шкатулочного принципа». «Эпилог», фиксируя в качестве повествовательной инстанции безымянную повествовательницу, демонстрирует ее ретроспективную позицию, которая может рассматриваться как воплощение внешней точки зрения по отношению к повествованию, задавая тем самым парадоксальное сочетание завершенности и открытости, линейности и цикличности. Все это позволяет в полной мере реализовать в отношении хронотопа семьи миф рождения.

В романе О. Славниковой функцию хронотопа, презентующего мужскую модель мира, берет на себя антиутопический бинарный хронотоп, формально реализуемый поляризацией цивилизационного (урбанистического) и природного миров. Гендерный аспект данной дихотомии обеспечивает соотнесенность первого полюса с маскулинным, а второго с феминным началом. Репрезентацией гендерного аспекта становится сюжет хитничества, для которого характерен мотив покорения, направленный в данном случае на женскую природу. Деконструкция антиутопической стратегии связывается с включением стратегии любовного романа, реализующего мифологические интенции современного масскульта. В «2017» отражением этого становится мотив поглощения, актуализация которого поддерживает смещение витально-мортальных характеристик в гендерной дихотомии: мортальность оказывается приметой феминности, витальность – маскулинности. Однако подобная рокировка в дальнейшем развивается, выстраивая новую концепцию мужского и женского.

В силу родовой специфики в отношении современной русской женской поэзии жанровые и повествовательные стратегии уже не играют ведущую роль; на первое место выходит проблема самоидентификации, решающаяся главным образом через построение биографического/авторского мифа. Наиболее декларативно данный феномен можно наблюдать в русской женской рок-поэзии.

Особенность авторского мифа рок-поэтесс заключается в том, что он, как правило, содержит в себе две основные установки: миф в своем содержании должен говорить, что женщина-автор является и Поэтом, и Рокером. Состоятельность женщины-автора как Рокера чаще всего репрезентируется через музыкальную и перформативную составляющую рок-композиции, а состоятельность женщины-автора как Поэта транслируется обычно через культурный код (реминисценции, аллюзии, игра с традицией и т. д.).

Тем не менее в ряде случаев можно наблюдать проявление феномена «женского письма». Так, например, в стихотворении С. Я. Сургановой «По следам Сада Мории» лирическое Я автора активно призывает коллективного адресата к процессу творчества/письма: «Творите! / Ибо именно в такие минуты мы по-настоящему живы. / Импровизируйте, заимствуйте, преломляйте» [6]; «Высказывайтесь! И пытайтесь высказаться, / даже если мысли ваши не совсем оформлены [6].

И хотя в процитированном стихотворении ярко выраженная гендерная направленность адресата не обнаруживается, можно проследить ситуацию преодоления женской невысказанности в маскулинном дискурсе традиционной (патриархатной) культуры. И по стилистике, и по синтаксическим конструкциям, и по интенции стихотворение С. Я. Сургановой близко знаменитому обращению к женщинам из эссе Э. Сиксу «Хохот медузы»: «И почему же вы не пишите? Пишите! Письмо как процесс – это только для вас» [5].

Своеобразным ответом на призыв французской феминистки является рок-композиция Д. С. Арбениной «История». Эта композиция уникальна тем, что она содержит в себе обе указанных нами семы мифа: «Рокер» и «Поэт». Они репрезентируются через культурный код, в частности, через отсылки к реминисцентному ряду композиций В. Р. Цоя «Печаль» (строфика и рифмовка) и «Пачка сигарет» (переосмысление пословиц: «Один и в поле будет воином» (Арбенина) vs «А без музыки и на миру смерть не красна» (Цой)). Но помимо этого в анализируемом тексте достаточно четко и декларативно реализуется сема «Пишущая женщина» – пожалуй, главная сема авторского мифа Д. С. Арбениной.

Еще один принципиальный момент заключается в том, что очень многие рок-поэтессы используют в своем творчестве квир-стратегии. В данном случае выбор данных стратегий обусловлен не столько сексуальной идентичностью авторов, сколько сугубо мужской средой, в которой развивалась рок-культура. Рок-поэтесса (и даже просто «фронтвумен» рок-группы) постоянно балансирует между сохранением своей гендерной идентичности (при условии, если ей это нужно) и необходимостью вхождения в сферу Другого. И именно квир-стратегия позволяет репрезентировать подобное пограничное состояние, поскольку, как отмечает А. Шевелева, идентичность в рамках в рамках квир-теории обладает такими качествами как пластичность, изменчивость и мозаичность [8].

В связи с этим важное место в гендерной картине мира женской рок-поэзии наряду с декларативными субъектными высказываниями занимает перцептуальный хронотоп. Поскольку, как мы отмечали выше, квир-стратегия характеризуется понятиями перехода, неустойчивости, подвижности, то и хронотоп в данном случае будет связываться именно с ситуацией пограничности. Эксплицитно это представлено в  рок-композиции Д. С. Арбениной «На границе», где в процессе развертывания текста концептуальныо-символический хронотоп («на границе где воют собаки и плачут львы / где послушное солнце ложится в объятья неба» [1]) перетекает в перцептуальный («на границе хмурых мужей и безутешных подруг» [1]). И в своеобразном «зачине», который при исполнении читается речетативом, а не пропевается, как остальной текст, также присутствует хронотоп, выражающий внутреннее состояние лирической героини: «ты мегаполис / рожденный летом / ближе ближе к весне ближе ближе к весне» [1].

Кроме того, перцептуальный хронотоп в женской рок-поэзии может носить экзистенциальный/онтологический характер. Такова, например, пространственно-временная организация рок-композиции С. Я. Сургановой «Здание красят». С одной стороны, здесь ярко проявляется отмеченная Е. Гощило деградация Большого стиля, проявляющаяся в «девальвации» ранее существовавших хронотопов. Лексемой «здание» здесь назван дом, в стенах которого совершает самоубийство объект повествования. При этом подобная лексическая замена ведет к максимальной абстракции и редукции всего ассоциативного ряда, связанного с Домом, а динамичность цветовой гаммы стихотворения («Здание красят в желтый цвет. Здание красят в серый», «Здание красят в розовый цвет» [6]) репрезентирует такую черту квир-стратегии как изменчивость.

С другой стороны, «частные» хронотопы стихотворения в контексте темы самоубийства приобретают экзистенциальный характер. Так, хронотопы окна и двери («Окно распахнуто в февраль, / цветы среди зимы», «Себя виню я в том, / что ты тогда не через дверь / покинула свой дом» [6]) репрезентируют не просто изменчивость, а именно онтологический переход от жизни к смерти. Для лирической героини «экзистенциальным» хронотопом является «четвертый полюс», опять-таки находящийся внутри здания. Как известно, четвертым полюсом называют Марианскую впадину, и в данном случае хронотоп – метафорика Ничто – позволяет достроить экзистенциалистский ряд стихотворения: смерть, вина, одиночество, Ничто.

Однако наиболее важным моментом в нашем исследовании хронотопа в русской женской рок-поэзии является тот факт, что, как и в женской прозе, обнаруживаются специфические, имеющие место только в женской литературе хронотопы. Для поэтесс, работающих с квир-стратегией, таким хронотопом является тело. Наиболее открыто названный хронотоп обнаруживается в лирике Мары. Во-первых, нужно отметить, что поэтесса транслирует телесность в окружающее ее пространство, таким образом, оно приобретает несвойственную традиционному пространству категорию тактильности  («кожа мокрых стен»[1]). Во-вторых, тело лирической героини предстает изменчивой структурой, которая может распадаться («а я растерялась / по каплям не соберусь») и которой можно меняться с другим, в частности, с мужчиной (рок-композиция «Че на чем» и особенно видеоклип на нее).

Таким образом, современная русская литература характеризуется последовательной реализацией гендерной картины мира, что обусловливает трансформацию всех уровней текста, прежде всего хронотопического. Актуализация «женской» модели хронотопа предполагает особый характер репрезентации его перцептуальной природы, вычленение системы «частных» хронотопов, а также особого механизма перекодирования традиционной хронотопической модели, основу которого составляют жанровые и повествовательные стратегии.

Библиографический список

1. Арбенина Д. С. Сталкер. М., 2014.
2. Гальперин И. Р. Ретроспекция и проспекция в тексте // Филологические науки. – 1980. – № 5.
3. Зобов Р. А., Мостепаненко А. М. О типологии пространственно-временных отношений в сфере искусства // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. Л., 1974.
4. Рюткёнен М. Гендер и литература: проблема «женского письма» и «женского чтения» // Филологические науки. – 2000. – № 3.
5. Сиксу Э. Хохот Медузы // Введение в гендерные исследования. Ч. 2. – СПб., 2001.
6. Сурганова С. Я. Тетрадь слов. – М., 2012.
7. Тарнаруцкая Е. В. Проблема нарративности во фрагментарной прозе. – Самара, 2012.
8. Шевелева А. Концепция идентичности в рамках квир-теории // На перепутье: методология, теория и практика ЛГБТ и квир-исследований: [сборник статей]. – СПб., 2014.