Каталог статей из сборников научных конференций и научных журналов- Особенности воспроизведения природы в корейской прозе XVII–XVIII веков

У. Т. Сайдазимова, кандидат филологических наук,

старший научный сотрудник-соискатель,

Ташкентский государственный институт востоковедения,

г. Ташкент, Узбекистан

Формирование и развитие корейской литературы XVII–XVIII вв. тесно связаны с социально-нравственными устремлениями народа, его душевным потенциалом и с самой историей страны. Как подчеркивал известный ученый А. Н. Веселовский, «история литературы – это история общественной мысли, насколько она выразилась в движении философском, религиозном, поэтическом и закреплена словом» [2, c. 52]. Феномен корейской литературы состоит в ее высоком духовно-нравственном содержании, способствующем преумножению духовных ценностей корейского народа, и основных идеях поиска новых возможностей познания и определения самоценности человеческой личности и всего мира [4, c. 102].

Корейская философско-эстетическая мысль сложилась на базе китайской философии и характеризуется преемственностью своего развития, охватывая вопросы сущности функций художественного творчества и оценки художественного произведения. Базовые ценности корейского народа формировались под влиянием взаимодействующих между собой религиозно-философских комплексов. В связи с этим целью человека служило стремление быть в гармонии с природой. Согласно философии корейского народа, человек и природа рассматриваются не как дихотомические оппозиции, а как единая природа.

Согласно даосскому учению, человек должен обратиться к природе, которая в отличие от общества естественно гармонична и умиротворенна. Литература проповедовала ориентацию на природу. В корейской литературе прекрасное в природе олицетворяет весенняя пора, несущая в себе начало, зачатки нового. Например, любовь рассматривалась воедино с весенним пробуждением природы, весной, когда небо соединяется с землей, т.е. инь, соединяясь с янь, дает жизнь всему сущему на земле.

В корейской литературе природа передается через такие многочисленные традиционные образы, как например, гора, сосна, луна, через передачу времен года и времени суток. Обычно описание гор, воды, луны и т.д. детализирует картину мира и указывает на место, где происходит действие и развиваются последующие события. Причем, согласно даосским воззрением, превалирует уход в природу от суетной жизни в целях добиться гармонии с природой.

Почти во всех корейских произведениях XVII–XVIII вв. сюжет развивается в органичном единстве с весенней порой пробуждения природы. Примером может служить довольно выразительное описание местностей, которые проезжал герой повести «Верная Чхунхян»: «по берегам – улыбки цветов», «пьянящая картина персиков, пионов, кориц и сандалов», «все белым-бело, красным-красно и среди этого пышного цветения резвятся попугаи и павлины» и т. д. [1, c. 25]. В этом отрывке видна полная гармония человека с природой, тесное слияние с ней и с ее законами пробуждения, отчего усиливается истинность, убедительность и достоверность жизненной коллизии. Характерным принципом отображения человека для литературы рассматриваемого периода становится совершенно разнящееся от прежнего описания природы, отображая ее в статичном состоянии, а не в процессе ее динамичного развития от пробуждения до буйных всплесков, ярких красок многопланового объемного пейзажа, создающего определенный настрой у читателя и его глубокое восприятие окружающей действительности во всех ее деталях и истинных реалиях.

Описание природы становится более приземленным и начинает постепенно утрачивать «ту красивость», которая составляла основу главного принципа воспроизведения природы – гиперболизма. Таким образом, здесь отчетливо прослеживается тенденция к индивидуализации трактовки природы как к конкретному постоянно действующему фактору, оказывающему воздействие на героев в их попытках понять окружающий мир и определить свое место в природе. В силу этого в представлениях героев четко очерчиваются пространственное деление мира и занимаемое в этом мире место героев произведения. В связи с этим в корейской литературе XVII–XVIII вв. четко прослеживаются два пространства – вертикальное и горизонтальное. Например, в «Повести о Хон Кильдоне» вертикальное пространство в свою очередь подразделяется на верхний, средний и нижний миры. В нем постоянно присутствует образ гор: «ушел в горы Унбонсан», «взору открылся величественный вид в горах», «дорогу ему преградили высокие утесы и отвесные скалы», «всюду зеленые горы, текут прозрачные реки», «наслаждался красотою гор и рек» [1, c. 257, 259, 272, 273, 279]. Они несут в себе положительный заряд, который дает возможность увидеть торжественно-возвышенное, т. е. верхний мир.

В отождествлении гор с верхним миром заметно прослеживается связь с корейскими представлениями о переселении души человека после его смерти в горы, обусловленными даосскими верованиями о стране бессмертных, возвышающаяся в горах.

В этой повести довольно часто обращение к такому природному феномену, как луна: «любовался лунным светом», «государь гулял в саду, любуясь лунным светом», «в полнолуние седьмого месяца», «он пришелся на девятую луну года» [1, c. 256, 273, 276, 279, 281] и т. д. По всей вероятности, это было связано с древними астральными культами корейского народа. Существовало народное поверье, что у того, кто первым увидит луну, сбудется желание обрести достаток или получить хороший урожай, или продвижение по службе. Согласно народной молве, даже считалось, что по цвету луны можно точно определить, какие конкретно произойдут события. Например, красная луна предвещает засуху, белая – обильные дожди, а полная луна – очень богатый урожай.

В целом следует признать, что в корейской прозе XVII–XVIII вв. писатели прибегают к передаче природы, ее явлений, но без глубоких, детальных их описаний. Фактически природа не играла той роли, которую обычно она выполняет в раскрытии эмоционального мира повествования. Здесь она передается скупыми констатирующими назывными фразами, хотя в целом определяет эмоциональный фон всего произведения. Между тем, в романе Ким Манчжнуна «Облачный сон девяти», согласно буддизму, именно природе отведено определенное место в средневековой корейской литературе, так как в основе построения сюжета лежит путь развития природы» [3] художественный текст знакомит с началом и концом сообщения. Жизнь героев романа имеет начало и конец. Их пространственные перемещения начинаются в исходном пункте и завершаются в конечном, как и само произведение, которое имеет начало и конец сообщения.

В романе девять героев: один мужчина и восемь женщин. Каждый персонаж наделен своей судьбой, своим характером, своим отношением и взглядами на жизненные ситуации и происходящие события. Таким образом, здесь воедино слились множественное и единичное. Перед читателем раскрывается история монаха Сонджина и мирянина Ян Сою, казалось бы, разных людей, но на самом деле одного и того же человека, т.е. здесь контрастно рассматривается оппозиция «Я – не Я».

Вполне очевидно, что одно и то же имя может обозначать разные состояния и типы личности. Под двумя именами – Сонджин и Ян Сою одна личность обычного типа, пребывающая в состоянии омраченности, и другая личность, не находящаяся в состоянии обычности. Здесь важно не кто есть кто, а сама личность в ее поисках пути выхода из омраченного состояния в просветленное.

Такую оппозицию «Я – не Я» можно объяснять с позиции идеи дуальности вещей, как обладающих именем и сущностью. В самом имени Ян Сою, возможно, вложен скрытый буддийский смысл. К такому заключению можно прийти, исходя из того, что слово «ян», имеющее значение «тополь», передается иероглифом, сходным с «ян», означающим «солнце», «свет».

Имя Сонджин, являясь оппозицией имени Сонджин, означает изначальную природу и сравнивается с Буддой, состоянием которого служит просветленность, т. е. мудрость, солнце, свет.

Действие в романе как бы развивается по «кругу». Герои, познав радости мирской жизни, вновь по своему желанию добровольно возвращаются в свое изначальное бытие. Между тем замкнутое круговое развитие действия не означает постоянство такого состояния. Описываемые сюжетные линии по своему содержанию и направленности делятся на три этапа: реальность – сон – реальность. Здесь очень важен тот факт, что каждый последующий этап отвергает предыдущий, т.е. сон есть не реальность, а снова реальность есть не сон – не реальность. Здесь четко прослеживается двойное отрицание, что сон – не реальность. Как указано в «Сутре шестого патриарха», дальнейшее движение невозможно – идти некуда, т.е. пустота.

Согласно представлениям буддизма, человек должен пребывать в трех состояниях. Первое – «имеющие желания» (сфера желаний), второе – «имеющие чувственность» (сфера чистых форм), третье – «не имеющие чувственности» (сфера чистой духовности – пустота). В романе «Облачный сон девяти» Ким Манчжнун отображает первые два состояния. Третье охарактеризовано им как «райский мир», в который добровольно, как в высшую сферу, возвращаются герои. Обращением их к райскому миру завершается сообщение романа, т. е. пустотой и отсутствием объектов для описания.

В романе каждому состоянию присуще свое пространство, например, «верхний мир» и «нижний мир». Верхний «чистый мир отгорожен от нижнего облаками и туманом, под которыми прячутся величественные горные вершины, символизирующими лживые мысли, скрывающими чистоту первозданной природы, что является причиной низменных страстей обитателей земного мира. Верхнее же пространство всегда чисто. В нем воплощена идея чаньского буддизма изначальной чистоты природы, которая подобна чистому голубому небу. Нижнее пространство – под горой, за рекой, подводный мир – в отличие от верхнего насыщенно предопределенными делами, вожделением.

Роман включает 16 глав, представленных двумя частями. Количество глав, в том числе по обеим двум частям, соответствует солярному календарю, где год делится на 24 периода, 16 из которых обусловлены возрастанием и спадом солнечной активности, т. е. от начала весны до осеннего равноденствия. Распределяются они следующим образом. Первые восемь периодов – весна и начало лета, характеризующиеся возросшей солнечной активностью. Следующие восемь периодов – от середины лета до осеннего равноденствия связаны с убылью солнечной активности. За ними следуют восемь периодов – зимний холодный мир. Оставшиеся восемь периодов относятся к «мертвому сезону» солярного календаря [3, c. 183].

Посредством такого деления периодов раскрыт путь героев к истине от заблуждений и ошибок. Все здесь предопределяется магическим числом восемь, которое означает законченное «инь», обусловленное землей, темным началом. Восемь программ, олицетворяющих собой перемены, содержит древняя китайская философская книга «И цзин». Не случайно в романе выведено восемь женских образов, которые пересекаются с жизненным путем главного героя. Это наглядно символизирует сезонный цикл природы.

Писатель мастерски отображает путь заблуждений всех героев по календарному периоду – с весны до осени, т. е. времени соотнесения их мирской жизни с природным циклом рождения и умирания. Между тем в природе в отличие от человека нет окончательной смерти: каждую весну природа вновь оживает и возрождается к новой жизни. Здесь в романе знаком возрождения к жизни служит введенный в сюжетную канву элемент срезания волос золотыми ножницами, которые обозначают образ молодого солнца. Согласно мифологическим представлениям, срезание волос – это известная метафора о смерти. В этом прослеживается путь к новому витку жизни, сопричастному природному циклу с его круговоротом рождений, смертей и новых рождений.

Таким образом, сюжетные линии корейской прозы XVII–XVIII вв. достаточно убедительно свидетельствуют о характерной для нее космологической идее сопричастности к природе, особому видению ее явлений и законов.

Библиографический список

1. Верная Чхунхян. Корейские классические повести XVII – XVIII вв. / Пер. с корейск. – М.: Худож. лит., 1990. – С. 25.
2. Веселовский А.Н. Историческая поэтика. – М., 1985. – С. 52.
3. Ким Манчжнун. Облачный сон девяти / Пер. Артемьевой А. и Рачковой Г. – М.; Л., 1961.
4. Русский мир. – Нукус: Билим, 2011. – С. 102.