Каталог статей из сборников научных конференций и научных журналов- Праксеологическая функция современной художественной коммуникации

Л. А. Бараш,

кандидат философских наук, преподаватель

Российский университет дружбы народов, филиал,

г. Сочи, Россия

Как бы это ни снижало, ни огрубляло, на первый взгляд, суть искусства, мы не можем не признать его практическую пользу. Да, главная и определяющая черта его – высокая духовность – всегда на первом плане, но мы не можем не видеть влияния, которое искусство оказывает на практическую нашу жизнь. Красота скульптуры может «выпрямить скомканную душу», вернуть ей человеческое достоинство, как в очерке Г. Успенского. Седьмая симфония Д. Шостаковича, исполненная в блокадном Ленинграде, становится оружием, даёт мужество, чтобы выстоять в тяжелейших испытаниях. Красиво оформленный интерьер создаёт хорошее настроение, улучшает работоспособность. Польза или практическая значимость, пусть не всегда напрямую, чаще опосредованно, присуща искусству и проявляется как в духовной, так и в материальной сфере. Это и есть одна из функций художественной коммуникации – праксеологическая, по сути являющаяся практикой коммуникативного поведения в области искусства.

Основные идеи прагматистской трактовки художественной коммуникации заложены Ч. Пирсом: обращённость к человеку, его практической деятельности и последствиям его практических действий. Развивая эти идеи, У. Джеймс провозглашает «искренний отказ от рационалистического метода (temper) и признание господства метода эмпирического». Этот метод «обращается к конкретному, к доступному, к фактам, к действию, к власти» [1, с. 37]. У. Джеймс сознаёт, что субъективизм, эмпиризм и утилитаризм в подходе к действительности неизбежно ведут к плюрализму и относительности оценок, при которых невозможны критерии истинности. Если это допустимо в сфере житейского опыта, то в областях гораздо более сложного опыта, например, эстетического, нужны другие обоснования. И У. Джеймс вводит в прагматическую теорию истины понятие её «работоспособности», а по сути, инструментальности. «Истиной прагматизм признаёт то, говорит он, что лучше всего «работает» на нас, ведёт нас, что лучше всего подходит к каждой части жизни и соединимо со всей совокупностью нашего опыта» [1, с. 55]. При всём непостоянстве и относительности истины, создаёт, творит, конструирует истину всё же сам человек. Таким образом, практика коммуникативного поведения в концепции У. Джеймса носит активный, творческий характер.

Понимание особенностей художественной коммуникации складывалось в рамках горизонтальной оси координат культуры, так называемой гетерокоммуникации, которая является по своей сути социальной, содержащей в себе практические, утилитарные устремления людей, имеющие целью непосредственную пользу. Есть и вторая, вертикальная ось культурных координат, называемая автокоммуникацией, и связанная с духовной деятельностью, высоким искусством [6]. Оставив пока за рамками рассмотрения эту вторую ось, мы сосредоточим своё внимание на горизонтальной. Здесь проявляются не только экономические, связанные с деловой активностью, но и художественные аспекты культуры. Однако это те аспекты, что связаны с инструментальными, а не с конечными, финальными, абсолютными ценностями. Специфика их связана с естественной потребностью культуры в отражении новых реалий – появлении в ХХ в. искусства эстрады, кино, фотографии, дизайна, вторжения техники в мир искусства, потребности образования в новом подходе к эстетическому воспитанию. Философия прагматизма, обращённая именно к этим аспектам действительности, откликнулась на поставленные жизнью вопросы исследованием феноменологии опыта. Опыта в его самых разнообразных проявлениях – в языковой практике (Л. Витгенштейн), в художественной и педагогической сфере (Д. Дьюи), в трактовке его как социокультурного феномена (Р. Рорти), в преломлении его в массовой культуре (Р. Шустерман). Во всех этих областях опыт объективирутся через коммуникацию.

В разных своих работах Д. Дьюи ещё и ещё раз возвращается к теме взаимодействия людей друг с другом. Мысль о том, что это взаимодействие – диалог, а не монолог, звучит и в его педагогических трудах, и в работе об обществе и его проблемах [2, с. 158–159]. В педагогическом процессе он видит «этапы диалогического движения понимания: исходная точка – данный текст, движение назад – прошлые контексты, движение вперёд – предвосхищение (и начало) будущего контекста» [3, с. 384]. Сам педагогический процесс в его понимании – это приобретение, расширение опыта, выбор дальнейшего направления его развития. Осуществляется он благодаря коммуникации и всегда направлен на то, «что связывает человека с другими людьми» [4, с. 116].

В главном своём труде по эстетике «Art as experience» Д. Дьюи мыслит искусство как эстетический опыт и подчёркивает его особую коммуникативную роль. Он считает его единственной истинно человеческой, а не стадной, не чисто биологической или направленной на достижение успеха во внешних действиях, формой общения. «Искусство устраняет разделяющие людей барьеры, непреодолимые в обычной жизни», – говорит он [5, c. 244 (пер. автора)].

Если так, то возникает вопрос: каким же образом может быть преодолена «пропасть, существующая между производителем и потребителем в современном обществе» и как преодолеть «пропасть между обычным и эстетическим опытом»? [5, c. 10] Ведь на вертикальной оси автокоммуникации мы располагаем мысленно произведения высокого искусства, не имеющие, как кажется, ничего общего с искусством горизонтальной, социальной оси, тоже нужным людям, но вырастающим из другого, как выражается Д. Дьюи, «грубого», «конкретного», повседневного опыта. И потребители массового искусства не всегда могут понять классический шедевр. Cуществует не только дуализм между высшими «духовными» качествами эстетической деятельности и низшими «естественными» качествами других видов деятельности, но и различия между изящным и популярным, прикладным искусством. Эту особенность концепции Д. Дьюи отмечает К. Хаскинз [8, c. 110–111] и усматривает в ней среднюю позицию между антиконтекстуалистскими тенденциями идеалистической эстетики и редукционистским контекстуализмом некоторых материалистических подходов к эстетике. Во-первых, искусство в понимании Д. Дьюи, это гораздо более широкий, нежели только художественный, опыт. Это близкий античному пониманию опыт любой деятельности, где результатом будет достижение не только практической пользы, но и красоты: работа садовника, спорт т. д. Во-вторых, считает Д. Дьюи, дело не только в том, что художественность произведения зависит от определённых социальных, экономических условий, а в том, что конкретный, так называемый общий опыт может быть «одухотворён», переплавлен талантом художника в произведение высокого искусства [5, c. 10–11].

Таким образом, социальный и исторический аспекты, хотя и в далёкой от марксизма форме, исключающей идею исторической предопределённости и примат экономических факторов, всё же присутствует во взглядах Д. Дьюи на взаимоотношения художника и зрителя. В концепции Р. Рорти социум отождествляется с диалогом, общением, это то пространство, где может разворачиваться художественная коммуникация. Каждая историческая эпоха в переосмыслении, переописании предшествовавшего исторического периода порождает своё собственное понимание прежней эпохи, вырабатывает свой собственный язык и свой собственный словарь. Но каждый такой словарь случаен [7, c. 73], как случаен и язык. С какой же целью предпринимается это переописание? Не в последнюю очередь с целью самопонимания, самосозидания, сотворения себя. «Мы переписываем самих себя, свою ситуацию, своё прошлое в этих терминах, – говорит философ, – и сравниваем результаты с альтернативными переописаниями, которые используют словари альтернативных фигур. Мы, ироники, надеемся с помощью такого непрерывного переописания сотворить из самих себя самые лучшие самости, какие мы только сможем» [7, c. 111]. Каждый из мыслителей, художников создаёт свой «словарь» и, исходя из рассуждений Р. Рорти, можно заключить, что наш эстетический, художественный интерес к образам, создаваемым ими, имеет ещё и практический характер: «нам хочется знать, следует ли усваивать эти образы – пересоздавать самих себя, полностью или частично» [7, c. 111].

Однако этим не исчерпываются взгляды Р. Рорти на художественную коммуникацию. Оспаривая коммунологическую концепцию Ю. Хабермаса, он настаивает на либеральной доктрине общества, где будет возможна «неискажённая коммуникация». Суть её он определяет как наличие демократических политических институтов и условий, обеспечивающих функционирование этих институтов. И в синхроническом, и в диахроническом плане это должно быть диалогическое интертекстуальное общение, в котором участвуют все традиции, жанры, стили, эпохи. А поскольку Р. Рорти исходит из текстуальной множественности любого дискурса, случайности, альтернативности, допустимости любой из линий в нём, отсутствия какого-либо диктата, унификации, то все участники такого диалога предстают равными, равноценными субъектами. И здесь его позиция сближается со взглядами Д. Дьюи, видевшего главную педагогическую задачу в приобщении к культуре, потому что только в ней может развиться «способность к постоянному расширению спектра смыслов и точности их интерпретации» [4, с. 119].

В ещё большей степени социальная тема звучит в сомаэстетике Р. Шустермана. Здесь характерное для современности противостояние биологического, природного и неорганического, искусственного разрешается в пользу телесного, природного. Отказ от эпистимологической традиции в любых её философских формах – от Платона, Декарта, Канта до современной аналитической школы – в сочетании с эмпиризмом и натурализмом, характерными для прагматистской эстетики, приводит к «телоцентризму», культу телесности. Р. Шустерман заостряет внимание на одном из положений эстетики А. Г. Баумгартена: отнесении им тела, плоти к низшим способностям восприятия и в то же время признании необходимости совершенствования чувственного познания, результатом которого должно быть понимание красоты. Философ ставит цель «воскресить баумгартенову идею эстетики как улучшающую жизнь когнитивную дисциплину» [9, с. 386]. И цель эта исходит из общей потребности современной цивилизации – не противопоставлять и не обострять противоречия природы и культуры, а сгладить, гармонизировать их в обоюдных интересах и человека как творца культуры, и природы.

То, что художественная коммуникация рассматривается философами- прагматиками как часть социальной коммуникации, проявилось в достаточной мере в концепциях Д. Дьюи и Р. Рорти. У Р. Шустермана социальная роль художественной коммуникации занимает особое место. Он обращается к коммуникационной проблематике не всей художественной культуры в целом, а целенаправленно к массовой культуре – культуре большинства, отдавая дань рэпу, хип-хопу, року и поп-музыке. И признаёт социально-политическую роль и даже эстетическую, художественную ценность этих направлений на том основании, что эта музыка является значимой для демократического большинства.           Хотя трудно не заметить, как обращённое к этому большинству «искусство» парадоксальным образом некоммуникабильно, нацелено на протест, насилие, а не диалог, выражает одиночество, а не приятие и понимание другого. Кроме того, поскольку в постмодернистской ситуации порой трудно отличить искусство от неискусства, художественное от псевдохудожественного, на наш взгляд, нужна более серьёзная эстетическая аргументация, то есть оценка профессиональных, вкусовых, художественных, а не только прагматически полезных в социальном плане качеств этих направлений для того, чтобы иметь основание расценивать их как средства не просто социальной, а именно художественной коммуникации.  

Библиографический список:

1.    Джемс В. Прагматизм. Новое название для некоторых старых методов мышления / пер. с англ. П. Юшкевича. – СПб.: «Шиповник». – 1910.

2.     Дьюи Д. Общество и его проблемы / пер. с англ. И. И. Мюрберг, Л. Б. Толстова, Е. Н. Косиловой. – М.: Идея-Пресс, 2002. – 160 с.

3.    Дьюи Д. Школа и общество / пер. с англ., под ред. С. Т. Шацкого. – М.: 1923.

4.    Дьюи Д. Демократия и образование / пер. с англ. – М.: 2000.

5.    Dewey D. Art as experience. – Perigee Books, are published be The Berkley Publishing Groop, 1980.

6.    Прозерский В. В. Ценностные основания актов культуры // STUDIA CULTURAE. Вып. 15, СПб., 2013.

7.    Рорти Р. Случайность, ирония и солидарность / пер. с англ. И.Хестановой, Р. Хестанова. – М.: Русское феноменологическое общество, 1996. – 282 с.

8.    Хаскинз К. Эстетика прагматизма / пер. с англ. Н. Б. Маньковской // Коллаж 2: социально-философский и философско-антропологический альманах. – М.: ИФ РАН, 1999. – 132 с.

Шустерман Р. Прагматическая эстетика. – М.: Канон+ РООИ «Реабтлитация», 2012. – 408 с.