М. В. Ковалева Кандидат философских наук, доцент,
Курский государственный университет,
г. Курск, Россия
Понимание культуры как воплощения абсолютных ценностей, их действенности и значимости является следствием признания русскими религиозными философами трансцендентного начала в человеке. Отрицание абсолютных ценностей, по их мнению, ведет к нигилизму. Однако, быть абсолютно добрым – непосильная задача, абсолютно мудрым – бесконечная, а человек – существо конечное.
Понимание человека, как наделенного божественной потенциальностью, вера в реальность и творческую силу должного, идеалополагающее мышление, подводят русских религиозных философов к осмыслению пути приобщения человека к абсолютным ценностям, это связано с попыткой понять и описать феномен творчества. Следует сказать о том, что в русле исследования проблемы творчества культурно-философская проблематика обретает нравственно-антропологический характер. Истоком понимания феномена творчества является идея Вл. Соловьева о том, что перед человеком стоит теургическая задача творения мира и творческий акт есть продолжение дела творца. Осмысление феномена творчества – эта еще одна линия исследовательского поиска, которая составляет проблемное поле анализа культуры в русской религиозной философии конца XIX – начала XX века.
Проблема творчества одна из самых загадочных и волнующих. Предметом специального изучения эта проблема стала только в ХХ веке, когда в связи с мощным ростом массовой культуры миллионы людей живут за счет творческого труда десятков тысяч людей, то есть за счет чужого творчества [4].
Культура – это не только традиции, не только память о прошлом, не только культ предков. Культура лишь тогда соответствует своему назначению, когда она постоянно творится. Когда появляются новые культурные ценности, когда она осмысливает самое себя и пути своего развития. Какое место в культурно-философских взглядах русских религиозных философов отведено феномену творчества? Какие аспекты понимания творчества выдвинули и обосновали представители данного направления?
Идеологом творчества можно назвать Н. А. Бердяева. Его основополагающая позиция состоит в том, человек призван к творчеству. Творчество – это нравственный долг, назначение человека на земле, его задача и миссия. Творчество «всегда прирост, прибавление, создание нового, не бывшего в мире» [1, c. 76–77].
Известное противостояние Н. А. Бердяева философии объективации, обоснованное в работе «О назначении человека» подводит его к утверждению о том, что, с одной стороны, в условиях объективации, «которая закрывает тайну жизни человека, мира и Бога», происходит исчезновение экзистенции. Но, с другой стороны, в мире объективации творчество – это актуализация, направленная на реализацию свободы.
Итак, творчество, по мнению Н. А. Бердяева, – есть возникновение новизны. Оно включает три элемента. Первый – свобода, которая существует от Бога, свобода как потенциал новизны, но не определяемая как новизна. Второй элемент творчества – дар, гений. Он дан человеку и не связан с его нравственным усилием достигнуть совершенства, преобразить себя. Творец не властен над собой в творчестве. Третьим элементом выступает уже сотворенный мир, в котором творчество развертывается и из которого черпает свой материал.
Проблематика книги «Смысл творчества» – это прорыв за грани здешнего, «принудительно-данного», уродливого бытия к «миру иному», это освобождение от «тяжести необходимости», просветление и преображение мира; наконец, это творение «нового бытия», просветленного и свободного. «Творческий порыв» должен служить противоядием от мира. С точки зрения философа, от «жизни» исходит тоска и без творческого подъема нельзя вынести всего этого мещанства, в которое погружен мир.
Н. А. Бердяев обосновывает идею отказа, отрыва от мира, что делает возможным самотворчество. Когда культура доходит, согласно Н. А. Бердяеву, до своих пределов, до последних уточнений и усложнений своих проблем, то появляется сознание того, что высшие продукты культуры несоизмеримы с творческим порывом. Это происходит потому, что творческий порыв, направленный вверх, пресекается тяжестью этого мира, и направляется вниз.
Культурные ценности создаются творческим актом человека. Но, важно отметить, что всегда есть несоответствие между творческим замыслом, творческим актом и творческим продуктом. Творчество – это огонь, а культура – охлаждение огня. Творческий акт – это взлет, победа над тяжестью объективированного мира, продукт творчества в культуре есть уже притяжение вниз. В культуре происходит как бы отчуждение, экстериоризация человеческой природы.
В работе «Опыт эсхатологической метафизики» Н. А. Бердяев определяет человека как существо, преодолевающее мир, в этом основная его сущность. Философ исследует глубинные истоки раздвоения духа и находит в его способности обращаться на самое себя и порождать внешние объективации. Результат интериоризации – рождение духовного царства подлинной свободы, результат экстериоризации – порождение неподлинного мира объективаций, мира необходимостей [6, c. 3–8].
Чтобы действительно выйти за пределы культуры к высшему творческому бытию, нужно изжить пути культуры, нужно дойти до ее вершин, и лишь там творец может согласно позиции Н. А. Бердяева, разбить цепи, приковывающие к этому миру. Два явления способны вывести за пределы канонических форм культуры – это святость и гениальность. Великие творцы создают великие произведения. И это возвышает творчество над миром. Но мир требует от творящего соответствия себе, он хочет воспользоваться творческими актами. Поэтому всякий творческий прорыв есть одновременно и неудача творчества.
Совершенство творческих созданий есть нечто иное, чем творческое горение. Гениальным называют творца, который создал совершенное произведение. Но и самое совершенное произведение оказывается не на высоте того, что было в гениальном творце. Философ говорит о роковой неудаче всех воплощений творческого огня, ибо он осуществляется в мире культуры, должен к ней приспосабливаться, должен использовать материал культуры, современные каноны, должен быть кем-то понят.
Итак, творчество есть трансцендирование, есть постоянный выход за пределы сложившегося наличного мира, за пределы культуры. Можно сказать, что Н. А. Бердяев не занимался разъяснением и систематизацией своих взглядов к данной проблеме. Его понимание творчества скорее не анализ вопроса, а своеобразный гимн в честь homo creativus.
В работе «О рабстве и свободе человека» Н. А. Бердяев отмечает, что культура – это не последнее, а предпоследнее. Последним основанием человеческой жизни является бытие, и поэтому перед творцами всегда стояла задача претворения культуры в новое бытие, задача изначально обреченная на поражение, поскольку новое бытие, новое прозрение, новая вещь сейчас же окультивируется, становится культурой. «За идеальными ценностями в свое время стояли пророки и гении, творческое вдохновение и горение. Но когда пророкам и гениям поставлены памятники и их именами названы улицы, образуется охлажденная серединная культура, которая уже не терпит нового пророчества и новой гениальности. Всегда образуется законничество и фарисейство культуры, и всегда неизбежно восстание профетического духа» [1, c. 77–78].
Таким образом, творчество реализуется, по установке Н. А. Бердяева, двумя путями – путем трансцендирования и путем объективации. На пути трансцендирования творчество направлено за рамки культуры, к вечному, к тому, что не имеет аналогов в культуре, является совершенно новым, чего не было ранее. На пути объективации творческий акт приспосабливается к существующей культуре, расширяет ее границы. На самом деле это две стороны одного и того же процесса. Человек стремится к вечности, а создает ценности данного времени, стремится выразить невыразимое, а создает продукт, произведение, которое лишь условно, однобоко и односторонне выражает это невыразимое, поскольку иначе оно не получило бы статуса культурной ценности. Но в истинно великом произведении культуры все равно просвечивает его ноуменальная сущность, его трансцендентная природа.
Сравнивая творчество и его результаты, Н. А. Бердяев полагает, что творчество всегда неадекватно творению, что творчество в творении остывает, кристаллизуется, в нем пропадает творческий огнь. В этой связи культура есть всегда нечто ставшее, омертвевшее в сравнении с творческим вдохновением. Но культура – это не только продукты творчества – книги, машины, идеи, но это также сложившиеся формы мышления, стили искусства и т. д. Форма культуры – это атмосфера духовности, существующая в данную эпоху. Она подобна явлению природы, ее нельзя поломать, она может только сама себя изжить, когда кончается ее историческое время.
Творчество не там, где стремятся к выражению себя, что бы то ни стало, но – к выражению объективно истинного и объективно прекрасного. Так, художественный канон никогда не служил помехой настоящему художнику, а, наоборот, освобождал его от необходимости повторения известного, пробуждал творческую энергию к тому, чтобы с полной силой выразить господствующую культурную форму.
Художник, отмечает П. А. Флоренский, воображающий, будто он без канонической формы сотворит великое, подобен пешеходу, которому якобы мешает почва под ногами и который мнит, что, вися в воздухе, он ушел бы дальше. Понятие канона есть, с точки зрения П. А. Флоренского, ощущение связи с человечеством.
Важно отметить, что помимо антагонизма между творчеством и культурой Н. А. Бердяев выявляет антагонизм творчества и личного совершенства. На вершинах культуры человека мучит противоположность между тем, чтобы создавать что-то и тем, чтобы быть чем-то. Гении творили, считает Н. А. Бердяев, но недостаточно были; святые были, но мало творили. Творчество рождается из несовершенства и из недостатка. Слишком совершенные перестают творить. «Есть трагический антагонизм между человеком совершенным как делом Божьего творчества и человеческим совершенным творчеством как делом активности самого человека. Вступите на путь йоги, или православной святости, или толстовства, на путь собственного совершенствования – и вы перестанете творить. Существует двоякая трагедия творчества, двустороннее раскрывающая ту истину, что в мире не было еще религиозной эпохи творчества. Творчество антагонистично, с одной стороны совершенству человека, а с другой – совершенству культуры» [2, c. 357].
В этом вопросе можно возразить Н. А. Бердяеву, так как самосовершенствование, т. е. творчество человеком самого себя и есть в чистом виде трансцендентное творчество, поскольку никаких культурных продуктов здесь не творится. Но зато творится главное условие культуры – творческий человек. Только совершенный человек и творит, так как только он и является человеком в подлинном смысле этого слова, и творчество является его естественным состоянием.
Определяя творчество как свободу, культ которой на экзистенциалистский манер установлен в мире, Н. А. Бердяев хочет избежать возможных неприятностей: пустотелости этой свободы и ее «безбожности». Н. А. Бердяев делит свободу на две части: на свободу негативную, пустую и положительную, творческую – дает здесь свою знаменитую (опирающую на дистинкцию, введенную Кантом) формулировку о свободе «от» и свободе «для». Первая свобода – это свобода в грехе, это дьявольская свобода отрицания, вторая – божественная свобода в творчестве. Содержанием положительной творческой свободы должны быть любовь, добро и истина, воплощенные в образе Христа. Однако провозглашенная независимость творческого акта, от какого бы то ни было содержания («Творческий акт есть самооткровение… не знающее над собой внешнего суда») сводит вторую свободу к первой.
Философ утверждает, что подлинное творчество – это творчество религиозное, однако божественную истину его критерием он не признает, поскольку в христианской этике нравственная жизнь подчинена общеобязательному закону, а задача творчества – творение нового бытия, свободного и просветленного. Мощь творить из ничего – это свобода. В положительном своем утверждении свобода и есть творчество.
В философии творчества Н. А. Бердяева разворачивается, как мы видим, ожесточенная борьба между романтически-экзистенциалистским бунтарем и христианским аксиологом. Здесь решается непосильная задача согласования абсолютного императива творчества с добром. Философ не хочет, чтобы под его пером пострадал нравственный закон. Он обосновывает «мораль творчества», которая якобы не противоречит морали как таковой, покоящейся на «этике закона», но и является как бы еще более нравственной. Таким образом, человечество, по Н. А. Бердяеву, не должно жить идеей нравственного исправления, а должно «оправдываться» взлетом творческих сил.
Для русской религиозной философии начала ХХ века характерно противопоставление этики закона и этики творчества [5, c. 51–64]. Этика закона не дает гарантии нравственного усовершенствования человека, закон принуждает ему подчиняться, но он не вырабатывает нравственного иммунитета личности. Когда закон отменяют, личность оказывается способной на любые зверства и подлости. Истинная этика может быть только творческой. Только этика творчества преодолевает кошмар конечного, кошмар порядка жизни, из которого никуда нельзя вырваться. Только в этой этике становится ясным, что злые страсти нельзя победить через отрицание, через запрет. Их можно пробудить только через пробуждение творческой духовной силы. По поводу задач, поставленных жизнью, человек должен постоянно делать нравственные изобретения и открытия. Не просто принимать закон добра, а индивидуально творить его. В каждом неповторимом индивидуальном акте творится новое добро, не бывшее еще в мире, которое является изобретением совершающего творческий акт. Не существует статического застывшего нравственного порядка, подчиненного единому, общеобязательному нравственному закону.
Обращается к проблеме творчества и С. Л. Франк. Философ также отмечает, что творчество, творческое отношение ко всей жизни есть не право, а обязанность человека. Творческое напряжение есть нравственный императив и при том во всех сферах жизни, но особенно ярко оно, с точки зрения русских мыслителей, проявляется в такой сере культуры, как мораль.
С. Л. Франк считает, что подлинное исполнение воли Божьей доступно только в форме свободного творчества, всякое слепое, рабское, механическое выполнение этой воли есть непонимание ее истинной сущности. Человек как раб Божий, по С. Л. Франку, – просто саботажник, ибо Бог призвал человека быть не рабом, а сотрудником»[7, c. 294–295].
Таким образом, для этики творчества борьба со злом – это не столько пресечение и уничтожение сил зла, сколько творческое осуществление добра и творческое преображение злого в доброе. Например, любовь к врагам, непротивление злу возможны не от слабости, а от творческой силы духа. Только она преодолевает дурную бесконечность зла, перерезает цепь зла, переводя людей в другой план бытия.
Личность, развивает эту тему Н. А. Бердяев, должна вести постоянную борьбу за первородность, чистоту нравственной совести и нравственной мысли при постоянном сопротивлении духа времени, уже застывшей, омертвевшей коллективной нравственной совести и мысли. Только этика творчества может победить искалечение и иссушение человеческой души отвлеченной добродетелью, превращенной в норму и правило. Нравственная жизнь, говорит Н. А. Бердяев, должна быть вечным творчеством, свободным и огненным, то есть вечной юностью и девственностью духа. Она должна покоиться на первородных интуициях, в которых человек свободен от окружений и наслоений жизни, парализующих свободу его нравственных суждений.
Этика может быть только творческой, поскольку этому соответствует сама природа человека. Всякая духовная сила исходит, по С. Л. Франку, из того средоточия и первоисточника реальности, которую мы называем Богом. Постигая метафизический смысл творчества, философ считает, что, творя, человек испытывает действие в себе Бога как творческого начала. В опыте творческого вдохновения сверхчеловеческое творческое начало непосредственно переливается в творческое усилие. Осознавая себя творцом, человек понимает свое соучастие в таинственном процессе творчества. Здесь он более всего осознает себя «образом и подобием Божьим». Следовательно, Бог не только творит бытие, но он еще творит творцов. В лице человеческого духа, пишет С. Л. Франк, мы встречаемся с таким сотворенным существом, которому Бог как бы делегирует частично свою собственную творческую силу, которого он уполномочивает быть активным соучастником Своего творчества. Тот самый момент, который конституирует человека как личность – момент автономности, самоопределения – обнаруживается одновременно как носитель творчества» [8, c. 291–292].
Человек как таковой, считает С. Л. Франк, есть творец. Нигде его богочеловеческая сущность не проявляется отчетливо, как в этой роли. И особенно в области нравственно-религиозной, в области творческого усилия человека внедрять, воспринять в собственное бытие святость Бога. Человеческое творчество есть вольное выполнение целостной воли Божьей.
Н. А. Бердяев в своих поисках и утверждениях смысла жизни, человеческого призвания более радикален. С его точки зрения, в христианстве должна быть преодолена детская младенческая религиозность, которая видела основной долг человека в послушании. Но послушание не есть последнее в религиозном опыте, грех будет окончательно побежден и преодолен подвигом творчества. Церковность закрывает для человека героический, горный, жертвенный путь самого Христа, снимает с человека бремя ответственности и обеспечивает духовную жизнь, в которой «минует чаша сия». Это покупается смирением и послушанием, но смирение в христианском мире переродилось уже давно в холопство. Преодоление религиозного сервилизма есть первая задача христианского возрождения. Ее выполнение подведет человека к осознанию себя не рабом Божьим, а свободным участником Божественного процесса.
Учение П. А. Флоренского о культе есть в определенном смысле теория творчества. Высшая суть человека – видеть иной мир, входить в него с помощью культа. Человек есть существо, отправляющее культ. Если в христианской онтологии мир рассматривается как падший, пораженный фундаментальным несовершенством, то культ, с точки зрения П. А. Флоренского, оказывается той универсальной активностью, которая одна способна преодолеть, снять это онтологическое повреждение. Культ как бы снимает глухую заслонку между бытием и культурой, между феноменом и ноуменом. Например, в духовной зрении, вырабатываемом с помощью культа, в иконописи, есть непосредственное созерцание ноуменов, скрытых от зрения чувственного. «В более расширительном понимании пограничной активностью следует полагать и всякое творчество, поскольку оно, будь то в искусстве, науке или философии, также направляться к раскрытию смысловой, ноуменальной стороны явлений. При такой трактовке творчество также оказывается под эгидой культа и требует культовой предпосылки» [9, c. 540].
В контексте проблемы творчества как способа реализации культуры, С. Н. Булгаков дает различия понимания культуры и цивилизации и уточняет свое видение культуры. С его точки зрения, цивилизация есть приспособление к условиям природной жизни, а культура – творческое отношение человека к миру и к самому себе, когда человек на свой труд в мире налагает печать своего духа. Истинно христианская жизнь есть непрерывная борьба с миром, борьба за духовное существование. Если люди в этой борьбе уступают, то тем самым они жертвуют культурой ради цивилизации. Победу же в этой борьбе приносит творчество культуры.
Бог сотворил человека, чтобы он образ Божий осуществлял в своем подобии. Человек, по установке С. Н. Булгакова, сам себе задан для того, чтобы творческим усилием осуществлять свой предвечный образ. Но творчество не тождественно божественному творчеству – Божье творчество извлекает бытие из пустоты, а человек творит из божественной полноты. Человек призван быть со-творцом мира (не в смысле сотворить что-либо, не созданное Богом), а он продолжает раскрытие божественного замысла о себе. Поскольку человек не в состоянии творить бытие, то он творит культуру, в которой виден замысел Божий относительно человека.
В христианстве существует два понимания мира: мир как космос и мир как падшесть, как болезненное состояние, как соблазн. Такой мир должен быть спасен. Борьба с последним проходит через аскетизм, через отказ от соблазнов. Это есть борьба за истинную культуру. Аскетизм и культура не противоположны понятия, это одно единое духовное начало. «Человек сотворен в мире и плоти, это необходимое условие существования, и никто не может от этого оградиться, пока он живет, то есть творит. Но если человек не творит, не делает, если он безответствен перед своим делом, если он не влагает в дело силы своей мысли, силы любви, то оно осуществляет не аскетизм, а нигилизм. И если это называть аскетизмом, то аскетизм есть плен миру, это признание мира даже в большей степени, чем признает его цивилизация. Нигилистическое понимание аскетизма выражается в освобождении себя от ответственности за мир. Подлинный же аскетизм является величайшей культурной и творческой силой в мире» [3, c. 640].
Задача культуры, считает С. Н. Булгаков, дело богочеловечества, то есть очеловечивание мира и обожение человека. Эта задача бесконечная. Но мы должны идти по пути, хотя и знаем, что никогда не достигнем цели. Мы должны творить, религиозно любя то дело, которое делаем, чтобы «наши дела были камнями в строительство Царства Божия».
Таким образом, взгляды русских религиозных философов по вопросу творчества основаны на поиске пути приобщения человека к абсолютным ценностям. Истоком такого понимания данного феномена, как было отмечено, является идея Вл. Соловьева о том, что перед человеком стоит теургическая задача творения мира, и творческий акт есть продолжение дела творца.
Систематизируя выдвинутые положения, характеристики творчества Н. А. Бердяевым, С. Н. Булгаковым, П. А. Флоренским, С. Л. Франком, выстроим с учетом особенностей их взглядов понимание данного феномена.
Как видно, русские религиозные философы осмысливают механизмы, благодаря которым развивается и совершенствуется культура. Осмысление путей и возможностей реализации творчества в культуре, противоречивость процесса, в котором утверждается трансцендирование и объективация, соотношение внешнего и внутреннего творчества, т. е. самотворчества, имеет культурно-философское значение для понимания динамики культуры в начале ХХ столетия, а также способов совершенствования культурной среды в условиях современного общества.
Библиографический список
Уважаемые авторы! Кроме избранных статей в разделе "Избранные публикации" Вы можете ознакомиться с полным архивом публикаций в формате PDF за предыдущие годы.