Е. В. Петухова
Кандидат филологических наук, доцент,
Курский государственный университет, г. Курск, Россия
Явлению звукоизобразительности – акустической и артикуляторной мотивированности языкового знака – посвящено значительное число работ как отечественных, так и зарубежных лингвистов (А. М. Газов-Гинзберг, А. П. Журавлев, В. В. Левицкий, С. В. Воронин, С. С. Шляхова, С. В. Климова, А. Б. Михалев, Л. П. Прокофьева, R. Allot, L. Hinton, J. Nichols, J. Ohala и др.). Иными словами, данная область языка представляет определенный интерес для исследователей.
Если в поле зрения синхронного подхода попадают единицы с наиболее выраженной звуко-смысловой связью (например, звукоподражания), то диахронические исследования в русле фоносемантики позволяют выявить отприродную фонетическую связь, существовавшую на этапе возникновения слова и в дальнейшем подвергшуюся неизбежным процессам денатурализации либо полной демотивации. Так, одним из многочисленных примеров денатурализации может служить слово gargoyle, которое на данном этапе развития языка обозначает архитектурное убранство, выполненное в форме чудовища, хотя основой номинации послужил рокочущий, гортанный звук [6].
Бытует мнение, что звукосимволическая лексика мало представлена в этимологических словарях, однако это не совсем соответствует действительности. Так, С. В. Климова отмечает, что зачастую составители словарей интуитивно ощущают звукоизобразительную природу слова, констатируя иконический статус этимона, однако, только в несомненных случаях. Таким образом, собственно природа связи между звуковой формой слова и его содержанием остается скрытой [3, с. 145].
Большим шагом в диахроническом анализе демотивированной звукосимволической лексики стала публикация в 2016 году «Словаря английской звукоизобразительной лексики в диахроническом освещении» (М. А. Флаксман). В данном труде собрано более 1400 единиц, звукоизобразительное происхождение которых было доказано рядом отечественных и зарубежных этимологов [5]. Все же следует отметить, что в этом источнике представлены не все звукоизобразительные единицы. В частности, несомненный интерес представляет роль звукового символизма в передаче эмоций. В рамках данной статьи будет рассмотрена лексема anger (гнев) и ее звукосимволические корреляты.
Возможная звукоизобразительность единицы anger затрагивалась в некоторых фоносемантических исследованиях [1], [8]. В современной синхронии это слово не осознается как фонетически мотивированное, но, тем не менее, этимологические источники позволяют выявить звукосмысловую связь на этапе первой фиксации единицы. На ранней стадии своего развития anger («a strong feeling of displeasure or hostility») отражало конкретное явление и имело значение «удушение»:
anger (c. 1200) – «a strong feeling of displeasure and belligerence aroused by a wrong; wrath» – восходит к праиндоевропейскому корню *angh- «tight, painfully constricted, painful». Данная единица имеет диахронические параллели в санскрите (amhu- «narrow», amhah «anguish»), армянском (anjuk «narrow»), литовском (ankstas «narrow»), греческом (ankhein «to squeeze», ankhone «a strangling»), латинском (angere «to throttle, torment») и некоторых других языках. По мере своего развития во времени, лексема приобретает абстрактное значение. Таким образом, семантическая эволюция осуществляется следующим образом: «узкий» – «душить/удушье» – «физическая боль» – «гнев».
Наличие носовой фонемы в слове, передающем физическое ощущение удушья (артикуляторная имитация удушения) позволяет предположить существование сходных фоносемантических характеристик в словах с идентичным фонотипом и семантическим наполнением:
anguish «agonizing physical or mental pain; torment»;
strangle «to kill by squeezing the throat so as to choke or suffocate; to cut off the oxygen supply of; smother; to suppress, repress, or stifle»;
strangulation «the act of strangling or strangulating or the state of being strangled or strangulated»;
anxious «uneasy and apprehensive about an uncertain event or matter; worried»;
angst «a feeling of anxiety or apprehension».
Этимологический анализ приведенных выше единиц показывает эксплицитную зависимость между звуковой формой (наличие носовой фонемы) и смысловым содержанием. Однако, если anger восходит к индоевропейскому корню *angh- [9], [10], то форму strangle этимологические словари относят к индоевропейскому же *strenk- «tight, narrow; pull tight, twist» [11]. Тем не менее, в обоих случаях нельзя не отметить сходство семантики (выражение узости) и фонотипа (наличие носового звука), что можно объяснить предположением о вероятной диффузности протоиндоевропейских корней, а, следовательно, их расплывчатости и многозначности, что являлось результатом несовершенства артикуляторного аппарата [2, с. 96]. О символическом обозначении удушья посредством артикуляторных средств говорит и А. Аракелян в контексте этимологического анализа древнеегипетского anx [6].
Интересным примером в контексте данной статьи может служить этимология слова sphinx, которое, как известно, обозначает мифическое существо, заманивавшее в ловушку путников мужского пола и душившее тех, кто не мог разгадать загадку. Слово sphinx буквально означает душительница: sphinx (сфинкс) — early 15c., «monster of Greek mythology», from Latin Sphinx, from Greek Sphinx, literally «the strangler», a back-formation from sphingein «to squeeze, bind», «to hold tight» [4]. Представляется возможным предположить в данной лексеме связь между наличием носового звука и обозначением удушения.
Таким образом, диахронический подход к проблеме фонетической мотивированности языкового знака позволяет обнаружить общую первичную звукосимволическую основу выражения эмоции (в частности, гнева), а также вектор развития значения от конкретного (диахронически «звукового») к абстрактному (синхронически «незвуковому»).
Библиографический список
Уважаемые авторы! Кроме избранных статей в разделе "Избранные публикации" Вы можете ознакомиться с полным архивом публикаций в формате PDF за предыдущие годы.