Каталог статей из сборников научных конференций и научных журналов- МИФОПОЭТИЧЕСКАЯ СИМВОЛИКА КОНЦЕПТА «ЦЕНТР МИРА» В ТВОРЧЕСТВЕ В.Г. РАСПУТИНА

И. М. Куликова Кандидат филологических наук, доцент,

Сургутский государственный университет,

г. Сургут, Россия

Культурологический подход к исследованиям произведений литературы в первую очередь ориентирован на выявление культурогенных концептов, основанных на архетипических представлениях и выявляющих своеобразие той или иной культуры, а также их трансформацию, обусловленную мировоззрением писателя и художественными задачами. В. Г. Распутин принадлежит к числу тех художников слова, которые активно используют художественный потенциал мифопоэтической символики. Эстетическая концептуализация мира у него основывается на концептосфере русской национальной культуры и отражает ритуальное и космогоническое значение архетипов, лежащих в ее основе. Вместе с тем уникальность созданной В. Распутиным картины мира определяется и другими обстоятельствами. Писатель большое значение придавал христианскому миропониманию и библейским ценностям, органично переплетая православную символику со славянским язычеством. Кроме того, говоря о концептуальности творчества В. Распутина, необходимо иметь в виду «включенность» в созданную им художественную картину мира культурогенных концептов народов Сибири в их обусловленности авторским замыслом и намерениями. В творчестве В. Распутина представлен уникальный концептуальный региональный вариант национально-специфической картины мира, где органически сливаются и вербализуются различные аксиологические и эстетические системы. Одновременно пространственная «разомкнутость» и вертикальная глубина текста позволяет соотнести созданную в творчестве писателя картину мира с мифологической символикой многих народов мира, что выводит его произведения за границы национальной культуры. Одной из таких смысловых структур, восходящих к архетипическим основам миропонимания разных народов и относящихся к универсалиям мировой культуры, является концепт «центр мира». Наиболее ярко различные символические значения данного образа, с нашей точки зрения, даны в повести «Прощание с Матерой» (1976) и рассказе «Изба» (1997).

Исследование текстового пространства творчества В. Распутина выявило, что центром мира у писателя остается, несмотря на исторические и цивилизационные изменения, деревенский дом. В его произведениях изба выступает как в качестве основного, конститутивного признака сибирского хронотопа, связывающего время и пространство в единое целое, так и топохрона (А. Герд), локализующего определенное пространство во времени, выделяющего особенности специфического историко-культурного ареала, обладающего собственной системой ценностей. Об этом писал едва ли не каждый исследователь творчества художника. Изба становится средоточием жизни всех героев, развитие действия почти всегда связано с избой. Достаточно вспомнить, какую роль играет этот образ в «Прощании с Матерой». Здесь и само отношение Дарьи к избе как к живому существу, и соблюдение традиционного похоронного ритуала (обряд последнего убранства избы перед ее «смертью»), и осмысление факта сожжения избы Катерины как трагедии. К избе сводится судьба каждой героини этой повести. В «Последнем сроке» все действие происходит в доме – в самой избе или строениях во дворе. Поэтическое описание избы, данное в рассказе «На родине», связано с мотивом живучести крестьянского мира. М. Маковский писал, что «дом для древнего сознания – это не столько жилище, сколько своего рода центр мира, защищающее пространство, обеспечивающее выход вовне и контакты с внешним миром» [1, с. 265]. Герой очерка «Вверх и вниз по течению» плывет к родному дому, чтобы понять, сколько времени осталось ему до «извечного человеческого предела. Андрей Гуськов становится дезертиром во многом потому, что слишком сильна тяга к дому («Живи и помни»). Молодые герои уходят из «родного гнезда» в «другой» мир. Изба как «центр мира» у В. Распутина олицетворяет фиксированную точку во времени и пространстве, что соответствует мифопоэтическим представлениям. Затопление, сожжение избы означает исчезновение такой точки опоры – «центра мира», следовательно – и самой жизни как таковой.

В 1997 году В. Распутин опубликовал рассказ «Изба», напрямую связанный с болезненной для него темой гибели крестьянского мира. Но доминирует здесь иной мотив. Изба старухи Агафьи становится символом этого умирающего, но цепкого в своей живучести, почти бессмертного мира. Образ избы здесь связан с доминирующим в представлениях народов Сибири горизонтальным устройством мира. Если в «Прощании с Матерой» остров и деревенские избы погибают, то здесь дом переносится в пространстве. Изба Агафьи пережила и затопление родной деревни, и переезд в новый поселок (ее «перетаскивают» в леспромхоз). И даже после смерти Агафьи изба переживет и постояльцев – пьяниц, и пожар, и разорение и обезлюдение поселка, и будет стоять «прибранной». Финальная фраза рассказа фиксирует надежду писателя: «И в остатках этой жизни, в конечном ее убожестве явственно дремлют и, кажется, отзовутся, если окликнуть, такое упорство, такая выносливость, встроенные здесь изначально, что нет им никакой меры» [4, с. 607]. Именно в этом рассказе, с нашей точки зрения, образ избы наиболее полно воплощает символику концепта «центр мира».

В. Распутин обыгрывает различные значения архетипических представлений о «центре мира». Согласно древним представлениям земное существование символизируется горизонтальной линией и связано с женским началом [1, с. 267]. Текстовая организация произведений В. Распутина основана именно на духовном доминировании женщины. В пространстве творчества писателя особенно показательно предпочтение образам старух, что ассоциируется с древними представлениями о соотнесении «центра мира» с Мировым разумом [1, с. 267]. Образы старух не просто концентрируют в себе мудрость и опыт многих поколений. Исследователи, анализирующие онтологические мотивы в творчестве писателя, отмечают, что женщина у В. Распутина хранит «ткань бытия», гармонию метафизического мира, знание о природной основе человеческого существования. Так, Т. Рыбальченко пишет: «Это женское знание не является результатом индивидуального познания бытия, персонального экзистенциального опыта, женщина, по Распутину, инстинктивно хранит власть космических начал, лишь в старости («мудрости») осознавая их», сознание женщины – «средоточие сверхличностного мироощущения» [5, с. 291]. Именно изба старухи (здесь – Агафьи) становится таким центром, концентрирующим «вселенский разум». Показательно даже то, что молодая пара не смогла прижиться в избе Агафьи, поскольку у молодёжи «другие представления». И старухи идут помянуть Агафью не на кладбище, а в ее избу, чтобы отдохнуть душой («попечалиться»), вспомнить «старое», «дальнее», лежащее на «плотном, удобренном пласте». Эти прежние представления основаны на том, что не «выдувается в воздух», а «выкореняется», проверяется временем и опытом.

Вместе с тем символом Мирового разума мог выступать и крест, почитавшийся наряду с кругом и центром в качестве священной фигуры. У В. Распутина изба Агафьи стоит на перекрестке – «на пересечении большой улицы и переулка» [4, с. 572]. Тем самым происходит пересечение, совпадение символики концептов «крест» и «центр мира». Более того, слова со значением «крест» соотносились и со значением «земля». В распутинской художественной картине мира земля является как одной из доминирующих констант жизни русского крестьянина. Также «крест» мог символизировать жизнь и спасение [1, с. 268]. Перенос избы как «центра мира» в пространстве символизирует у В. Распутина сохранение земной жизни, «второе сотворение мира» после потопа. Один из семантических параметров концепта «крест», определяемый как «время, вечность» [1, с. 269], создает проекцию в будущее, выражая надежду писателя на сохранение национального русского мира. Соотнесение с понятием «креста» происходит также в связи с тем, что «центр мира» находится на пересечении горизонтальной и вертикальной моделей мироустройства. Тем самым «крест»/«центр мира» олицетворяет единство неба и земли. Изба Агафьи волей обстоятельств оказалась поставленной на возвышенном месте, откуда «виден был весь скат деревни к воде и все широкое заводье» [4, с. 572]. И над ней «висело тонкое, прозрачное зарево из солнечного и лунного света» [4, с. 594], «…тучки на небе задерживались над этим местом» [4, с. 607].

В связи с упоминанием горы (взгорка, возвышенности) возникают ассоциации с еще одной категорий моделирования пространства – «пупа земли» как символа центра. Он, как правило, связывается в мифологии с вершиной мировой горы или местом, к которому пристал ковчег после мирового потопа. Изба Агафьи как раз и «стояла как на пупке, и видно было от нее на все четыре стороны света. Особенно хорошо был виден разлив воды в понизовьях» [4, с. 606]. Д.Н. Топоров пишет, что «сакральность «пупа земли» объясняется его связью с родовым местом, с тем, что он несёт на себе след происхождения человека, вселенной и земли. … «Пуп земли» предельно отвлечён… и метафизичен, он служит идеальным мыслимым центром в медитативном трансе», позволяя «изолироваться от «возмущающего» влияния субъективных факторов и охватить десубъективизированный мир как единое целое» [2]. У Распутина старухи только в избе Агафьи могут «отстраниться» от внешнего мира, признаки и звуки которого остаются внизу. Приходили сюда «по теплу старухи, усаживались на…чурку и сразу же оказывались в другом мире. Ни гука, ни стука сюда, за невидимую стену, не пробивалось, запустение приятно грело душу, навевало покой и окунало в сладкую и далеко уводящую задумчивость, в которой неслышно и согласно беседуют одни только души» [4, с. 572]. В. Распутин «обнаруживает границы индивидуального сознания, …и потому подводит мыслящего человека к необходимости вспомнить мир за пределами реальных обстоятельств, корректировать свое сознание безграничностью бытия» [5, с. 292].

В «Прощании с Матерой» наполненность концепта «центр мира» связывается в большей степени со славянской мифологией. В. Распутин извлекает, делает более яркими те смыслы, которые связаны с пониманием «центра мира» в русском национальном сознании. Вместе с тем писатель включает в эту картину мира некоторые архетипические представления коренных народов Сибири. Так, по представлениям славян землю окружал Мировой океан, посреди которого лежит остров Буян. У В. Распутина в «Прощании…» в центре повествования находится остров, окруженный со всех сторон водой. И когда Матера будет похоронена под водой, Павел станет искать ее в центре этого пространства: «сначала спуститься…вниз по течению и…затем повернуть поперек, чтобы не промахнуться» [4, с. 186]. Согласно славянским мифам, на острове Буяне покоится «пуп земли» – священный камень Алатырь, центр мироздания. Он лежит у корней священного Мирового древа – дуба. Мировое дерево славяне считали своеобразной осью, скрепляющей мир [2]. В этом контексте особый интерес вызывает образ «царского лиственя». В тексте повести сказано, что, согласно старому поверью, именно «царским лиственем» «крепится остров к речному дну, к одной общей земле» [4, с. 153]. Лиственница не выступает в роли Мирового древа в славянских мифологических представлениях. В качестве священного дерева она почиталась многими народами Сибири. Так, В. И. Огородников отмечал наличие на священных местах в тундре сухих лиственниц [3]. В повести В. Распутина читаем: «…и кора его со временем сползла, листвень оголился и не способен был больше распускать по веснам зеленую хвою» [4, с. 154]. Писатель вводит этот концепт в художественную картину мира, заменяя образ Дуба как Мирового дерева образом Лиственя. Совпадение в мужском роде неслучайно: дерево отражает вертикальную модель мироздания, а вертикальная линия связана с мужским началом. Вертикаль в представлениях древних людей символизировала также «вечное», божественное начало. С деревом часто уравнивался крест (как пересечение горизонтали и вертикали), символизируя Вселенную [1, с. 267]. Мировое дерево отражало трехчастную модель мироздания: крона соотносилась с небом, средняя часть – с земной жизнью, а корни связываются с нижним миром, территорией смерти. Эта мифологическая символика своеобразно обыгрывается В. Распутиным. Нижняя ветка в средней части Лиственя, растущая параллельно земле и наиболее близкая к потустороннему миру («Пашин сук»), становится «виновником» многих смертей. Срубленный и сожженный, сук уносит и земное притяжение, позволяет кроне и ветвям дерева приблизиться к небесной сфере. Листвень обретает в результате небывалую силу, оказывается недоступным для земного зла, становится символом вечности бытия.

Резюмируя на данном этапе наши наблюдения, можем утверждать, что в художественной картине мира, созданной В. Распутиным, использован символический арсенал различных мифологических систем. Писатель актуализирует базовые архетипические смыслы, лежащие в основе концепта «центр мира», соотнося их с образной системой своего творчества. В его поле зрения находятся прежде всего конституционально значимые для русского национального сознания категории воссоздаваемого пространства, формирующие возникновение ассоциативных полей, что позволяет рассматривать художественный мир прозы писателя в целом как сверхтекстовое единство.

Библиографический список

1. Маковский М. М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках: Образ мира и миры образов. – М. : ВЛАДОС, 1996. – 416 с.
2. Мифы народов мира. Энциклопедия. Электронная версия / гл. ред. Токарев С. А. – М. : 2008. URL: http://enc-dic.com/enc_myth/Pup-zemli-2888.html (дата обращения 11.02.2016).
3. Огородников В. И. Очерки истории Сибири до начала XIX столетия. – Иркутск, 1920. – 336 с.
4. Распутин В. Г. Собрание сочинений в 2-х томах. – Калининград: ФГУИПП «Янтарный сказ», 2001. – Т. 2. – 640 с.
5. Рыбальченко Т. Л. О метафизике женской любви в прозе В. Распутина// Творческая личность Валентина Распутина: сборник научных статей. – Иркутск : Изд-во ИГУ, 2015. – С. 289–308.