Каталог статей из сборников научных конференций и научных журналов- Средневековый образ Люцифера как архетипический символ восприятия персонифицированного зла

С. Н. Волков

Пензенская государственная технологическая академия,

г. Пенза, Россия

основания размышляющего представителя средневекового периода Европы, видимо, способны привести  к выводам относительно сущности самого яркого врага человеческого рода – дьявола к неким однотипным формам его восприятия. Фома Аквинский, Ансельм Кентерберийский и прочие отцы церкви, представляя мистическому злу своеобразную нишу в иерархии бытия, вряд ли смогли бы оценить истинную причину страдания человека земного. Трудно сформулировать, к примеру, причину мученических страданий женщины, потерявшей мужа и детей в результате трагических событий, если сама женщина всегда молилась и верила в Бога. Бог забыл ли её? Или существуют причины, имеющие иную, более грубую природу алогичности типа: «следуя добродетелям – сам получаешь жестокое наказание». Тогда – почему и во имя чего? Ответ коренится в признании персонифицированного зла через образ средневекового Люцифера.

Сама обозначенная персона есть символ хозяина Земли, некий «координатор» действий приверженцев зла, абсолют негатива и насилия. У Якова Бёме находим, что Люцифер есть в этимологическом смысле жесткий звук от падения. Это дьявол. «Слово Teu (первый слог немецкого слова Teufel – дьявол) берет свое начало от жесткого стука или звучания, а слово Fel берет свое начало от падения (по-немецки Fall): таким образом, господин Люцифер именуется теперь уже Teufel – дьяволом …» [1. C. 183]. Важно отметить, что понимание этой противоречивой персоны всегда имеет диапазон восприятия (по принципу качающегося маятника: от сверх негативного до приемлемо позитивного Начала). Люцифер есть и несущий разрушение, творя зло и то, что способствует познанию бытия. Безусловно, второе в данном контексте нами рассматриваться не будет. Поскольку второе есть осознаваемая оценка действий обозначенной персоны-символа. В работах философов-мистиков Дж. Б. Рассела, Э. Андерхилл, оккультистов Ст. де Гуайта, К. Уилсона и других понимание Люцифера доходит до тонких аспектов, включая позитивные стороны его деяний. Мы коснемся сферы бессознательного в оценке абсолютизации зла и его интерпретации в алхимическом и оккультном пространстве средневековья. Именно на этом уровне восприятия персона Люцифера имеет негативную окраску. Интерес для нас будут представлять формы оценки люциферианского негатива. Именно в них просматриваются некоторые архетипические отпечатки сформированных культур: от древности до средневековья.

Нежелание отсечь образ Люцифера как врага и забыть о его сущности вообще в традициях Запада схоже с инь-янской интерпретацией полноты бытия Востока. Абсолютизация существования добра непременно приведет к порождению зла самим добром. Так, и Люцифер – прекрасный ангел, ставшей впоследствии падшим и потянувшим за собой армию других бесплотных существ на Землю, есть негатив, произросший в лоне позитивного Абсолюта.

Средневековый Люцифер не может не восприниматься как персонифицированное зло. Его начало в таком случае теряет смысл. Интересным выглядит интерпретация необходимости признания Люцифера мистиками и алхимиками прошлого. Они заключали, что сущность зла состоит не только в насилии, но и в ответственности. Именно ответственность для человека, углубившегося в познание божьих законов, всегда встает стержневым моментом в оценке собственных деяний. Самобичевание (как в физическом, так и в духовном смысле) для истинных преемников божественного добра выглядит как ответственность за то, что сделано «не так». На совершение греха в такой интерпретации способен подтолкнуть только противник Бога – сатана-Люцифер.

Следуя Юнгу, можно оценить смысл и значение вероисповедательных актов, а также иллюзорных фантазий бытового происхождения в средние века как «целое». Под этим «целым» следует понимать архетипическое представление о зле соединенное с интуицией, чувством, жизненным опытом индивида. Именно архетипическое начало в образе средневекового Люцифера сплавляется  с эмоциональностью мистика, алхимика или просто верующего индивида.

Не менее интересным моментом является, на наш взгляд, аспект свободы по отношению к негативному началу. Алхимически свобода выглядит как трансформация воли по отношению к добру и злу. Перед Богом человек лишен свободы. Перед дьяволом – напротив: у него всегда есть выбор. Дьявол предлагает игру. Правила оценивает индивид. Он вправе согласиться или отказаться. Также  уместен торг. Можно делать отклонения или допущения. Божьи заповеди догматичны и непререкаемы. Здесь нет «веера выбора». Есть только «вместе» или «врозь». Бог есть ВСЁ, дьявол – НИЧТО. По этому поводу есть высказывание и Ансельма Кентерберийского. «Его «Падение дьявола» (1085–1090 гг.) является в значительной степени философском трактатом о значении слова «ничто» в применении ко злу…» [Цит. по 2. C. 203].

Два ключевых экзистенциальных измерения – ответственность и свобода. Можно сделать острожное предположение о том, что именно экзистенциальное начало в человеке является основанием архетипических пластов бессознательного.  Если в экзистенциальном смысле личность уникальна и не сводима к общим схемам социума, то именно на бессознательном уровне серьезный отпечаток оставляет архетип предков, понимаемый как основание, на котором вырастает индивидуальная психика.

Возвращаясь к юнгианскому понятию «целое», следует заметить, что данная категория предполагает и дополнение бессознательного сознательным. Отсюда многое, что порождает представления о дьяволе, в средние века зависит от культуры, от того, что произвело само человечество осознанно (как в материальном, так и в духовном планах). Культурные архетипы как базисные, постоянные модели духовной жизни, выглядят некими устойчивыми структурами представления коллективного опыта человеческого сообщества. Образ Люцифера как персонифицированного зла – смысловой и приобретший некую универсальность и рациональность в восприятии. Возможно, поэтому для религиозно-мистической ортодоксии образ Люцифера неизменен. Но с преобразованием культурных пространств и типов, с появлением техногенности (что не было ярко выраженным явлением в средние века по сравнению с современностью) образ Люцифера трансформируется и видоизменяется. То же самое можно сказать о внеконфессиальной мистике, где образ Люцифера вполне может быть представлен не антропоморфно, но символично (точнее иносимволично).

Персонификация зла в образе дьявола согласно христианским догматам не случайна. Это, прежде всего, альтернативный образ Бога-творца. Логика проста: если есть образ символизирующий добро, значит, должен быть и образ, символизирующий зло. Этот образ также необходим мистику для того, чтобы совершать ритуальные действия. Вместе с тем необходимо признать, что мистик, в силу своего эзотерического мироощущения, идёт дальше в восприятии дьявола, чем простой человек. Для первого дьявол может представляться семантически в виде определённых символов, знаков, чисел,  которые по содержанию доступны лишь ему самому. Истинный мистик лишь косвенно опирается на различные источники эзотерической литературы, где представлены субъективные взгляды других мистиков. Истинный мистик, – если он желает вступить в духовный контакт с самим дьяволом, – ищет «ключи» для подобного контакта в глубинах своего сознания.

Помимо вышесказанного, необходимо учесть, что именно Христианская Церковь призывает бороться со злом. В этом случае образ дьявола также необходим. Победив дьявола, можно покончить со злом во всём мире. Однако этот момент следует расценивать, прежде всего, как теоретический, как призыв нравственного характера для людей. «Теоретически побеждённый в христианстве, сатана практически оказался князем мира, угрожающим  своими сетями всем христианам. Его называют «Великим драконом, старым змеем, соблазняющим весь мир, искусителем верных людей». Апостол Павел зовёт его даже богом этого мира, затемняющим умы неверующих, начальником злых духов, драконом, с которым бился Михаил. Сатана Нового Завета является особым продуктом христианства и стоит в теснейшей связи с представлением о Мессии и Его царстве. Он должен составлять тёмный фон картины, чтобы резче выступал образ главной фигуры» [3. C. 406].

Люцифер, как фигура противоречивая и таинственная, предстает в различных обликах. К примеру, архетипические представления о том, что боги двуполы, восходят к древнему Египту. «Египетский бог Ра, совокупившийся сам с собой («упало семя в мой собственный рот»), породил других богов, людей и весь мир…» [4. C. 359]. Образ Люцифера сравним с мужским началом («Анимиус» /по Юнгу/ как властное управленческое начало) и женским началом («Анима» – источником ласки и влечений). Звезда утренняя есть женская ипостась дьявольского начала. Можно предположить, что о Люцифере всегда существовало, по меньшей мере, два мнения: наиболее популярное – тех, для кого он Ужас и Враг, и мнение того меньшинства, для которого он – Путеводная Звезда (причем не в смысле маяка, к которому надо плыть, а в смысле Несущего Свет – освещающего Путь). Некоторые попытки исследователей охарактеризовать символ зла как готовый архетип (в виде дьявола) натыкаются на сложности в том смысле, что якобы К. Г. Юнг в своих работах описал достаточное количество архетипов, но среди них нет Сатаны (Дьявола). Возникает резонный вопрос: не считал ли Юнг, что такого архетипа не существует? Если учесть, что архетип есть всё же структура, а не образ, готовый штамп или клише, то вполне резонно заметить – архетип Люцифера собирателен. Структура этого архетипа состоит из отдельных элементов, каждый их которых по-своему раскрывает суть Вселенского зла. Иными словами архетип Люцифера в представлении средневековых мистиков не может именоваться как стандартный.

Таким образом:

1.    Оценка зла в средневековый период, вероятно, ориентировалась на архетипичное содержание идеи дьявола-Люцифера. Образ же (как форма) определялся культурой своего времени, и отдельные моменты собирательного архетипа выглядели противоречиво (от абсолютного негатива до умеренного «света»). Тем не менее, образ устойчив. Следовательно, это все же архетип.

2.    Экзистенциальные измерения, присутствующие в структуре личности, непосредственно связаны с внутренними пластами бессознательного. Архетипические представления детерминированы истинным способом существования личности.

Список использованной литературы:

1. Бёме, Я. Аврора, или Утренняя заря в восхождении / Я. Бёме; пер. с нем. А. Петровского. – М.: ТЕРРА-Книжный клуб; КАНОН-пресс-Ц, 2001. – 384 с.

2. Рассел, Джеффри Бартон. Люцифер. Дьявол в средние века. / Джеффри Бартон Рассел; пер. с англ. Иванова С. В., Иваненко А. И. – СПб.: Издательская группа «Евразия», 2001. – 448 с.

3. Истоки тайноведения. – Симферополь: Таврия, 1994. – 448 с.

4. Мифы народов мира. Энциклопедия: в 2-х т. / гл. ред. С. А. Токарев. – М.: Сов. Энциклопедия, 1991. – Т. 1. А – К. – 671 с.

5. Юнг, К. Г. Об архетипах коллективного бессознательного / К. Г. Юнг. // Архетип и символ. – М.: Ренессанс, 1991

6. Юнг, К. Г. О психологии бессознательного / К. Г. Юнг.// Психология бессознательного. – М.: Канон+, 2003

7. Юнг, К. Г. Отношение между Я и бессознательным / К. Г. Юнг.// Психология бессознательного. – М.: Канон+, 2003

8. Юнг, К. Г. Mysterium Coniunctionis / К. Г. Юнг. – Рефл-Бук: Ваклер, 1997

9. Юнг, К. Г. Нераскрытая самость / К. Г. Юнг. // Избранное. – Мн.: Попурри, 1998.