Каталог статей из сборников научных конференций и научных журналов- АКАДЕМИЧЕСКАЯ МОБИЛЬНОСТЬ В ПРОФЕССИОНАЛЬНОМ РАЗВИТИИ: МЕТАКОГНИТИВНЫЕ КОМПЕТЕНТНОСТИ

Н. Г. Янова Кандидат социологических наук, доцент,

Алтайский государственный университет,

Городской психолого-педагогический центр,

г. Барнаул, Алтайский край, Россия

Академическая мобильность выступает очевидным условием, а не показателем профессионального развития. Количественный буквализм метрического подхода в акмеологии неуместен, поскольку оценка мастерства осуществляется не по количеству достижений, а их качеству. Было бы ошибочным рассматривать траекторию профессионального развития как арифметику результатов профессиональной деятельности. Путь от специалиста к профессионалу не подчиняется правилу дискретного перехода количества в качество, психологический потенциал профессионального развития сугубо качественная атрибутика новообразований, природа которых выходит за рамки реактивных\проактивных параметров деятельности в плоскость субъектной модальности психической организации.

Академическая мобильность нечто большее, чем территориальное передвижение. Это профессиональный ресурс, который нельзя сводить к принципу географического масштаба деятельности по достижению целевых показателей. Скорее это мета-мотивационное и мета-целевое состояние развития, в британской терминологии реверсивной теории мотивации Майкла Алтера [1, с. 7–18]. Индекс академической мобильности, как атрибут акмеологической направленности личности, отражает профессиональную, а не карьерную направленность личности, всегда выше в профессиональной, а не организационной культуре образовательных организаций, имеет низкий уровень у менеджеров и администраторов, не имеет корреляций с возрастом и стажем, связан с затратами на самообразование и профессиональное развитие. Предиктором академической мобильности выступает квалификационный порог профессиональной деятельности. Речь идет не столько о квалификации должностей и званий, сколько признании профессионального авторитета в профессиональном сообществе. Академическая мобильность, скорее потребность, а не цель профессионалов, не всегда «свободных от», но всегда «свободных для», и прежде всего, для открытого диалога в поиске новых идей. Такой диалог требует не только глубины и эрудиции по предмету профессиональной компетентности, но также ряда ментально-языковых, метакогнитивных и психологических способностей, попадающих в фокус психологического сопровождения профессиональной деятельности. Встает вопрос относительно ресурсов и компетенций, необходимых для профессиональной мобильности в научно-академической сфере, в современных условиях оценки профессиональной деятельности на основе принципов «peer-reviewed, evidence-based, translational».

К числу таких компетенций, можно отнести искусство ментальной репрезентации и метарепрезентации, не просто на языке психосемиотики знака и символа, но и кодовых мостов между ними, открывающих возможность перехода от «интеллекта знания к интеллекту понимания» [12, с. 347]. Следствием эффективной психосемиотической интеграции мышления, языка и речи становятся различные метакогнитивные способности:

Способность к межкультурной коммуникации, определяется как способность к разным типам понимания. В речи это умение переходить от парадигмальной лексики к нарративной интерпретации и погружению в тезаурус. В мышлении это переход от знака к символу, от знания в форме значения, к осмысленному мнению и постижению смысла. В классификации В. В. Знакова [11.с. 12]это соответствует трем типам понимания: понимания-знания, понимания–интерпретации и понимания-постижения (духовным преобразованием, по М. Фуко). В современном психоанализе это различия между смыслообразованием и смыслообнаружением, в лингвистике это разница между окказиональным и глобальным смыслом. Во всех случаях, способность понимания требует техники сокращения концептуального расстояния в кодировании/декодировании сообщений. Чем короче концептуальное расстояние – тем легче понимание, чем сложнее концепт – тем мощнее его нейронная основа и глубже понимание.

Способность создавать и использовать перцептивные и концептуальные метафоры, в постановке вопроса J. Grady&R.Gibbs, требует психосемиотической дифференцировки primery& complex code [4, с. 1595; 5, с. 79–100]. Причем, предпочтение отдается сложной, а не простой метафоре, имеющей приоритет символа, а не знака в семиотическом коде. Процесс понимания выражений для простых и сложных метафор протекает по-разному, что доказывают их различия на уровне функциональной активности мозга. Если для «сложных» метафор отклик нейронного ансамбля обеспечивается сложноорганизованной и разветвленной нейросетью, для «простых» вызывает большую синхронизацию близко расположенных структур (имеет мало когерентных связей и низкий уровень мощности).

Перцептивная метафора «замкнутый круг» слабее, чем «круглый идиот». Концептуальная метафора более чувствительна к «ментальной грамматике» для понимания (выражение «круглый квадрат» не имеет денотата и не выражает понятия). Соблюдение «ментальных правил» в языковой грамматике становится принципиальным. Мы говорим лабиринт смыслов (maze of sense), но вереница значений. Примеры концептуальных метафор в психотерапии (lieben&arbeiten; spiritus contra spiritum; work-life balance; Life Well-Lived) кодируют ценности в ментальности и определяют ее modus vivendi.

Способность к ситуационной конгруэнтности или контекстуальность еще одна метакогнитивная способность, определяющая умение использовать контекст, оставаясь поленезависимым и толерантным к неопределенности. В современной психиатрии это составляет ресурс дифференциации автономной и ригидной психической организации личности [9, с. 65]. Контекстуальность мышления, речи и поведения не совпадает с границами термина суверенности психологического пространства. Принцип ситуационной конгруэнтности в ментальной активности позволяет гибко проводить настройку ментальных репрезентаций с учетом ментального отклика, формировать метарепрезентации с учетом внутренней модели сознания «другого» (Theory of Mind) и повышать, в конечном счете, интенциональность коммуникации.

Например, уровень абсистенции терапевта в процессе психотерапии не абсолютный, а относительный параметр, в котором вопрос «когда с кем и сколько» зависит от типа терапии, типа синдрома, типа защиты.

Способность к «контекстуальной конгруэнтности» во многом зависит от способности использовать эмоциональный интеллект. Речь идет о EQ как рефлексивной способности, проявляющейся не только на уровне эмоционально-оценочных реакций (хорошо/плохо; полезно/вредно) или уровне операционального управления действием в ситуации (способность убедительно лгать или демонстрировать инверсные отношения), а зрелом сознательном уровне регуляции и рефлексии. Примером такой иллюстрации может стать двухфакторная модель конструкта самомониторинга М. Снайдера.

Метакогнитивные ресурсы требуют активации определенных психических состояний. Так, рефлексивные навыки требуют способности к внутренней диалоговой активности. Теория “dialogical self” Губерта Херманса [6, с. 147–160] раскрывает природу диалогической личности через механизм процессов понимания и интерпретации. Позиция диалога в дискурсе, как готовность к состоянию множественной полифонии «внутреннего социума» [8, c. 251–265], получила наименование Personal Position Repertoire (личностный репертуар позиций) и статус метода PPR, регистрирующего модальности субъектно-диалогической модели психики. Можно провести параллель с идеей А. А. Ухтомского о триалоге в языке, согласно которой есть знаковый язык поведения, сигнальный язык тела и символический язык состояний. Инструментальным воплощением в развитии тезиса субъектной диалоговой активности стал опросник IDAS (The internal dialogical activity scale/P.K.Oles) и его адаптация в варианте дифференциального теста рефлексии Леонтьева Д. А., Астрецова Д. А. Важно, что диалогическая природа субъектной организации психики подтверждает тезис о несводимости уровня сознания к уровню поведения.

Переход от деятельностной личности к рефлексирующему субъекту оставляет атавистический взгляд на адаптацию через саморегуляцию, самоактуализацию через автономию и приходит к ноо-парадигме понимания через смыслообнаружение и смыслообразование. Поэтому осмысленность и рефлексия «надиндивидуального» есть метакогнитивная способность и акмеологический ресурс профессионального развития, что требует, по У. Джеймсу, «духовного Селф» как лидирующего голоса в интеграции идентичности. Следствием смысловой интеграции идентичности становятся ответственность и надиндивидуальные цели. Согласно известной психотерапевтической метафоре, ноогенный психоневроз не что иное, как «страдание души, не нашедшей смысла».

Наконец, не менее важным мета-психическим состоянием, является позитивное функционирование, термин позитивной психологии Сэлигмана, попавший в пятерку принципов интегративной науки о личности [2, c. 204–217]. Поиск психологических коррелятов счастья (дофаминэргических процессов) связывают не только с уровнем объективных достижений, но и с уровнем субъективного благополучия, субъективной значимости. Так, в числе предикторов актуального статуса психосоциального благополучия [3, c. 102] в экспериментальных исследованиях статистически подтверждается профессиональная деятельность, акмеологическая направленность личности и психологические ресурсы, в которых особую роль играет категория аутелитических переживаний [7, c. 83–104]. Например, состояние потока в профессиональной деятельности, измеряет одноименная шкала методики диагностики переживания деятельности Д. А. Леонтьева. Тезис о целевой установки в саморегуляции профессиональной деятельности оказывается не безальтернативным. Шкала профессиональной приверженности К. Кохли (PCS) и ее модификации также подтверждают роль процессуальной мотивации в противовес потребности в достижениях.

Постановка проблемы метакогнитивных компетенций для помогающих профессий известна под ярлыком «беспомощного помощника» (Schmidbauer, 1977). Еще Фрейд задавался вопросом о том, что делает с помогающими профессионалами эта «невозможная профессия», в которой главным рабочим инструментом является личность профессионала. Ведь среди прочих профессий большой процент самоубийств у психиатров-психотерапевтов [10, с. 71].

Такая статистика подтверждает метафору ноогенного психоневроза о страдании души, не нашедшей смысла, когда чувство беспомощности, накапливаясь, становится чувством бессмысленности, как сказал Матиас Буриш о синдроме эмоционального выгорания. И все же в плане психологического сопровождения «…имело бы смысл требовать от аналитика в качестве доказательства профессиональной пригодности большей нормальности и корректности, чем от остальных людей» (Freud, 1982). Недаром попытки психологов сопровождать человека, обреченного жить и работать в нездоровом мире, начинаются с проблемы интеграции идентичности пациента и заканчиваются своей собственной [10, с. 266]. В психологическом смысле, миссия апостола Павла «стань тем, кто ты есть» бессмертна и выполнима. Природа метакогнитивных функций носит креативный, а не механический характер [14, с. 140], правила созидания заложены в субъективном опыте [13, с. 69] количественно (релятивисткое ускорение) и качественно (квантовый скачок). Сознание и мозг, мышление и язык имеют «восходящую природу» как на уровне нейрофизиологических, так и психосемиотических механизмов ментальной активности. Психическая организация субъектной реальности обязательным условием имеет принцип обратной связи.

Адаптационные, ментальные, карьерные, возрастные, гендерные и личностные трудности в профессиональной деятельности не редкость, особенно в современных условиях «модернизации и реорганизации» или «маргинализации и деградации». В жестких тисках общества спектакля и кнсьюмеризма, экологический кризис личности неизбежен. Поэтому комплекс мер психологической диагностики, поддержки и сопровождения действующих профессионалов – актуальный вызов психологическому профессиональному сообществу.

Библиографический список

1. Apter M. J. The development of the Motivational Style Profile // Personality and Individual Differences. – 1998. – № 24.
2. McAdams D. P., & Pals J. L. A new Big Five: Fundamental principles for an integrative science of personality. American Psychologist, 61, 2006.
3. McAdams, D. P. The art and science of personality development. New York: Guilford Press, 2015.
4. Grady J. Primary metaphors as input to conceptual // Journal of Pragmatics. – 2005. – № 37.
5. Grady J. A typology of motivation for conceptual metaphor: Сorrelation vs. resemblance / J. Grady // R. W. Gibbs., G. J. Steen (eds.). Metaphor in cognitive linguistics. – Amsterdam : John Benjamins, 1999.
6. Hermans, H. The Dialogical Self as a Society of Mind: Introduction. Theory & Psychology, 2002. – 12 (2).
7. Nakamura, J. Csikszentmihalyi,M. Positive psychology and the life well-lived. – Washington DC: American psychological Assotiation, 2003.
8. Valsiner J. Forms of Dialogical Relations and Semiotic Autoregulation within the Self // Theory & Psychology. – 2002. – 12 (2).
9. Шапиро Д. Автономная и ригидная личность. – М. : Класс, 2009.
10. Виртц У., Цобели Й. Жажда смысла: Человек в экстремальных ситуациях. – М. : Когито-Центр, 2014.
11. Знаков В. В. Субъектно-аналитический подход в психологии понимания // Психологические исследования. – 2015. – Т. 8. – № 42.
12. Пенроуз Р. Новый ум короля. О компьютерах, мышлении и законах физики. – М. : URSS, 2015.
13. Петренко В. Ф., Супрун А. П. Взаимосвязь квантовой физики и психологии сознания // Психологический журнал. – 2014. – № 6.
14. Супрун А. П., Янова Н. Г., Носов К. А. Метапсихология. Релятивистская психология. Квантовая психология. Психология креативности. – М. : URSS, 2013.