Каталог статей из сборников научных конференций и научных журналов- Онтологический статус исторического времени в наследии П. С. Бахлыкова

И. М. Куликова, кандидат филологических наук, доцент,

ORCID: 0000-0001-5472-6024,

e-mail: kim0153@mail.ru

Сургутский государственный университет,

г. Сургут, Россия

Наследие П. С. Бахлыкова, представляющего культуру народов Югры, не получило всероссийского признания, в силу чего не стало предметом пристального исследования специалистов. Вместе с тем творчество художников т. н. «второго ряда» позволяет отчетливее осознать особенности развития духовной жизни народа и общества в определенный отрезок времени. Так, с конца XX в. содержание деятельности значительной части творческой интеллигенции стало определять стремление к философскому осмыслению бытия в его пространственно-временных координатах. Наследие П. Бахлыкова не было исключением. Задачей статьи стало выявление в публицистическом и живописном наследии «подвижника из Угута» особенностей трактовки вопроса о смысле и содержании исторического времени, проецируемого на бытие юганских ханты и окружающих народов, то есть времени в онтологическом измерении.

Концепт времени является важнейшим метафизическим понятием. М. Хайдеггер, относивший понятие времени к числу базисных категорий бытия, утверждал, что «существование в бытии-друг-с-другом в мире» есть «определенная форма временности» [6, с. 337]. Рассмотрение времени как структуры, изначально присущей бытию, П. Бахлыков связывает с этногенезом народа ханты, который произошел когда-то в глубине тысячелетий. Точное время формирования этноса не представляется ему важным: «более семи тысяч лет» или «гораздо раньше», или «четыре тысячи лет тому назад» [1, с. 7, 16]. Отнесение времени прихода предков угров на несколько тысячелетий раньше их реального появления на данной территории позволило автору связать в целое «изначальное» время и начало бытия народа, маркировав это как «событие», возникшее и бывшее прежде, как «не присутствующее сущее» [5, с. 153–154], определившее дальнейшее существование народа.

Рассматривая концепт времени как модель событийной онтологии, П. Бахлыков выделяет в движении исторического прошлого наиболее важные (в его понимании) вехи народного бытия, которые определили существенные изменения в его судьбе («существовании сущего»). Среди них он называет «нашествие татар» и «насильственное обращение в христианство» [4, с. 56], приход советской власти, Великую Отечественную войну, промышленное освоение региона (с 60–70-х годов ХХ века) [1, с. 8, 129, 141, 163]. Осмысление этих «узлов истории» («событий») дано в основном в его публицистических работах, частично собранных в издании «Подвижник из Угута» [4], и книге «Юганские ханты» [1]. Живописные работы на историческую тему в наследии П. Бахлыкова немногочисленны. В них отражено время вхождения этносов Югры в состав российской государственности и христианский мир, приведшее к частичной смене их мировоззренческих и ценностных парадигм («Клятва», «Ермак», «Кучум», «В новую веру»). События ХХ века, когда угроза исчезновения ханты и его культуры стала очевидной, окрашены трагизмом («Упрек», «Последний», «Старый идол» и др.).

Основное внимание П. Бахлыков уделял современности, ее актуальным и зачастую болезненным проблемам. Понятие «настоящего» – важнейшее из смысловых полей концепта времени. При этом настоящее определяется исторически прошедшим, преходящим, то есть «временным»: «всякое сущее приходит и уходит в должное время и пребывает … на протяжении отмеренного времени» [5, с. 392]. Следовательно, время есть «близость присутствования из настоящего, осуществившегося и будущего» [5, с. 401]. В этом «трояком» протяжении времени П. Бахлыков акцентирует внимание на «современности прошедшего» – на том в бытии, что еще продолжает свою жизнь в настоящем. Моделируемая им «онтология присутствия» во многом связана со стремлением сохранить (или вернуть) то, что представляется ему актуальным для существования этноса в современности и может обеспечить ему будущее. То есть П. Бахлыков сосредоточил свое внимание на том, что Н. Гартман обозначал как «”вторжение” прошлого в настоящее», выделив два основных вида такого «вторжения» – «молчаливое» и «внятное» [2, с. 639–640].

«Молчаливое» присутствие прошлого в настоящем фиксируется П. Бахлыковым в его живописи, связанной с этнической тематикой, определяемой стремлением отразить ранние мировоззренческие концепты, сохранившиеся в системе современного мышления и жизненной практике ханты. Он фиксирует те явления прошлого, которое не осознаются этносом в качестве таковых и воспринимаются как «сегодняшнее», продолжая жить в традициях, частично сохраняясь в мировоззрении, системе ценностей, религиозных представлениях, морали, суевериях и т.п. Несмотря на то, что значительная часть такого наследия утратила первоначальный смысл, приспособившись к современным условиям и взглядам, оно еще во многом определяет бытие и мышление народа в настоящем. Модель мира в таких работах П. Бахлыкова характеризуется единством природы и человека. Художник репрезентирует мифологемы «лес» и «река», семантические параметры которых определены как «дом», «место существования», «защищающее пространство», обеспечивающее контакты с внешним миром» [3, с. 265] – отношения друг с другом и с трансцендентным. В картинах «В дальнем урмане», «Счастливые» и др. герои которых живут под открытым небом, «внутри» природы. Человеческое жилье естественно вписывается в природный ландшафт («Зимовье на Нёгус-яхе», «Последний» и др.), составляя с природой и человеком целое. Уже ранняя работа «Дитя природы» демонстрировала нацеленность на изображение человека, входящего в бытие природного мира как его органичная часть. Неосознаваемый характер «включенности» ранних религиозных представлений в структуру современного сознания отражен в картинах «Прости нас, хозяин», «Идол и одуванчики» и др.

В работах П. Бахлыкова нашло отражение и т.н. «внятное вторжение», то есть знание о прошлом, сохранившееся в сознании народа и зафиксированное в воспоминаниях, рассказах, преданиях, легендах, исторических хрониках, либо «опредмеченное» прошлое, представленное устаревшими орудиями труда, предметами быта, памятниками, развалинами древних сооружений и другим. Примерами могут служить картины, посвященные реальному историческому прошлому (уже упоминавшиеся «Клятва», «Ермак» и др.) либо мифологически осмысленному прошлому (работа по мотивам народного эпоса «Юганский богатырь Тонья», где нашли отражение исторические факты по локальным столкновениям угров с русскими казаками и служилыми людьми в период вхождения этих земель в состав России).

Примерами «внятного» вторжения могут служить и т.н. «оживления» мифологических событий, делающие их фактом социальной реальности. Антрополог Н. Мунн определяет миф как действия и события в пределах локализованного пространства, который культурой определяется как «реальный», но который «навсегда удален во времени и в пространстве от места, где сейчас живут люди» [7, с. 581]. Такой миф доступен им лишь в символической форме. На картинах П. Бахлыкова «мифические действия» даны через изображение обрядов, ритуалов, элементов древнего театрализованного представления («У священного огня», «Медвежий праздник», «Шаман» и др.). Так, в работе «Медвежий праздник» запечатлены элементы обрядовой хореографии, медвежьи маски и костюмы, сохранившиеся в культурной жизни этноса. В работах такого плана происходит своеобразное наложение «внятного» и «молчаливого» вторжения, оба вида дополняют друг друга. В ряде работ («Ностальгия», «Последний», «Старый идол» и др.) «внятное» вторжение перекрывает первое. В них зафиксировано осмысление этносом факта безвозвратно уходящего (или уже исчезнувшего) прошлого, в парадигмах которого он существовал долгое время. В работе «Трофим Фомич. Ностальгия» передано осознание утраты «потерянного рая». Портрет героя картины дан в «рамке» из ветвей кедра и изображений животных, подчеркивая тоску старика по прежнему укладу, где человек, звери и растения существовали в абсолютной гармонии. Символичен «Старый идол»: человеческие ладони тянутся к древней скульптуре, падающей под напором современной техники. Еще более символична, ассоциативна и трагична работа «Последний»: отрубленная голова оленя со слезой, вытекающей из глаза, лежит перед сидящим на коленях одиноким старым ханты, за спиной которого видны силуэты нефтяных вышек, вертолеты, дым.

Понимание «внятного» вторжения как наличия в настоящем бытии исчезнувшего явления или предмета через его «осовременивание» [2, с. 641] находит отражение в книге П. Бахлыкова «Юганские ханты» [1]. В работе дано описание многих артефактов прошлого, которые либо исчезли совсем или сохранены в музеях, либо редко используются в практике жизни. К их числу следует отнести описания средневековых городищ, традиционных хозяйственных промыслов, средств передвижения, предметов быта (орудий труда, утвари, одежды и т. п.). Представлены и особенности духовной культуры (художественные промыслы, музыкальные инструменты, деревянная скульптура, религиозные культы, семейно-брачные традиции, праздники и т. п.). Описания сопровождаются рисунками, сделанными автором книги, которые вместе с некоторыми его живописными полотнами являются своеобразным «дополнением» к исследованию: описание музыкальных инструментов [1, с. 108–113] «проиллюстрировано» в картинах «Вечная песня», «Соло-Томра». В «Рукодельнице» дан портрет женщины, занимающейся традиционным художественным ремеслом – плетением бисера. Подобные и другие примеры демонстрируют сохранение прошлого в настоящем, несмотря на уход того, что было.

Резюмируя наблюдения, отметим следующее. Понимание истории как взаимосвязанности событий в происходящем и осознание того, что прошедшее не абсолютно исчезло, а присутствует в современности, позволило П. Бахлыкову дать интерпретацию времени как основы понимания бытия. В его наследии обнаруживаются две метафизические модели концепта времени: модель событийной онтологии и модель онтологии присутствия. Вторая модель воспроизводится через репрезентацию первообразов коллективного бессознательного, еще проявляющих себя в культуре ханты и осмысленных с позиций современности, и артефактов материальной и духовной культуры, значимость которых для будущего краеведом и художником не подвергается сомнению. Бытийный статус исторического времени в наследии П. Бахлыкова подтверждает тот факт, что его творчество находилось в русле тенденций культурного процесса времени.

Библиографический список

1. Бахлыков П. С. Юганские ханты: История, быт и культура. – Тюмень : СофтДизайн, 1996. – 208 с.

2. Гартман Н. Проблема духовного бытия. Исследования к  обоснованию философии истории и наук о духе / пер. с нем. // Культурология. ХХ век: Антология. – М. : Юрист, 1995. – С. 608–648.

3. Маковский М. М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках: Образ мира и миры образов. – М. : ВЛАДОС, 1996. – 416 с.  

4. Подвижник из Угута: Бахлыков Петр Семенович: Неопубликованные и малоизвестные страницы творчества. – Тюмень : Изд-во Ю. Мандрики, 2000. – 144 с.

5. Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступления. – М. : «Республика», 1993. – 447 с.

6. Хайдеггер М. Пролегомены к истории понятия времени. – Томск : Водолей, 1998. – 384 с.

7. Munn Nancy D. Symbolism in a Ritual Context: Aspects of Symbolic Action. In Handbook of Social and Cultural Anthropology. John J. Honigmann, ed. – Chicago : Rand McNally, 1974. – P. 579–612.